Преступное бездействие. А. И. Бойко
расчеты и намерения горничных, отставных бранд-майоров, разночинцев, извозчиков, лабазников, прасолов, фельдфебелей… Публика великосветских салонов вынуждена была признать и смириться с тем, что и на нижних ступенях социальной лестницы люди думают, планируют, чувствуют, желают. И имеют право требовать, чтобы их поступки оценивались с учетом их внутреннего духовного мира на момент деятельного проявления. На юридические весы власти начали выставлять и субъективные гири различного калибра.
XX в. завершился в уголовном законодательстве еще одной чувствительной уступкой субъективной стороне: ее основной признак (вина) был канонизирован и как принцип правового регулирования. Вообще-то такой ход легко объясним и даже может быть оправдан минимум тремя факторами: а) вина – гуманный редут против огульного преследования любых авторов вредоносного поведения, т. е. без обсуждения их оправдательных мотивов; б) вина – обязательное условие достижимости правовых целей, возможной лишь при осознанном диалоге власти и преступника (о замышлении и волевом осуществлении намерения, о справедливости расправы в связи с этим, об исправлении и долге и проч.); в) вина, при условии ее расчленения на формы и степени, – дополнительный критерий индивидуализации ответственности (что всегда облагораживает правоприменение любого вида).
Однако нельзя не видеть и не признавать того обстоятельства, что в рамках общего состава сосредоточены 5 обязательных признаков (охраняемое благо или интерес, деяние в форме действия либо бездействия, возраст и вменяемость автора деликта, вина[112]). Титул же уголовно-правового принципа демонстративно присвоен лишь вине[113]. Наверное, мы имеем дело с важным мотивационным знаком власти, если исходить из презумпции ее правотворческой мудрости. Оставим поэтому без внимания либо спишем на вынужденное популяризаторство текста, обращенного ко всему населению, и те разночтения, что вина одновременно обозначается принципом Уголовного кодекса (название главы I УК), признаком преступления (учебно-научный стереотип) и психологическим придатком деяния и его последствия (ч. 1 ст. 5 УК). Взглянем более пристально на конструкцию и содержание ст. 5 УК. Первоначально законодатель произносит здравицу в честь вины (ч. 1), а затем (по русской пословице «кашу маслом не испортишь») объявляет недопустимым противоположную позицию и именует ее «объективным вменением» (ч. 2). Тем самым уголовная ответственность с прицелом на вину, работу сознания и воли человека может быть истолкована как «субъективное вменение»[114]. Проверим наше предположение.
Философский, терминологический и прочий арбитраж. Профессор Н. Г. Иванов в своей блестящей статье, отметив провиденциальность идеи субъективного вменения для национального законодательства, с горечью признал, что этот руководящий принцип не получил должного научного обоснования и реализации в нормах УК, что было бы абсолютно необходимым для «нынешнего развития
Профессор Н. Д. Дурманов отрицал за виной значение самостоятельного признака состава на том основании, что вина покрывается, входит в состав более широкого и важного признака – противоправности. И «лишь для того, чтобы подчеркнуть, что деяние может считаться преступным…. только при совершении его умышленно или по неосторожности, можно было бы указать и на эти (формы вины. –
Видимо, не случайно проф. Н. Ф. Кузнецова обратила на это внимание еще в 1974 г. (то есть до законодательного выдвижения принципов уголовного права, а лишь пропагандирования их в науке) и высказала следующую примиряющую мысль: «Выделение виновности в самостоятельный признак преступления допустимо, если понимать под общественной опасностью лишь объективную вредность преступного деяния». Цит. по: Уголовное право. История юридической науки. М., 1978. С. 32. Кстати, попытка выявить источники формирования общественной опасности деяния привела к похожей мысли и П. А. Фефелова: «Самостоятельное значение объективной стороны для характеристики общественной опасности заключается, прежде всего, в том, что одна субъективная сторона (психическая деятельность лица) не обладает свойствами человеческой практики и не может выступать в качестве прецедента. Необходима его объективизация, так как только проявленное вовне отношение сознания и воли субъекта к своим преступным действиям получает конкретное выражение в преступлении как общественном явлении и становится доступным для оценки другими членами общества»
«В уголовно-правовой литературе, – отмечает В. А. Якушин, – нет единой трактовки понятия “субъективное вменение”. Одни понимают под субъективным вменением основополагающий принцип уголовного права, другие – процесс, в результате которого предъявляются определенные требования, претензии к личности, совершившей предусмотренное уголовным законом деяние, а третьи – определенный результат этих предъявлений, юридическую оценку, предъявление уголовно-правовой нормы, по которой должна наступить ответственность лица. Представляется, что уголовное право интересуют все аспекты субъективного вменения, указанные выше»