Сотканный мир. Клайв Баркер
он. – Я забеспокоился.
Раздался чей-то голос. Из своего угла вышел портье с экземпляром «Спортивной жизни» в руке.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил он.
– Нет-нет, – ответил Шедуэлл.
Однако портье смотрел не на него, а на Иммаколату.
– У нее, случаем, не тепловой удар? – спросил он.
– Может быть, – отозвался Шедуэлл. – Благодарю вас за участие…
Иммаколата отошла к подножию лестницы, подальше от испытующего взгляда портье.
Портье пожал плечами и вернулся в свое кресло. Шедуэлл подошел к Иммаколате. Она отыскала тень, или это тень нашла ее.
– Что случилось? – спросил он. – Просто из-за солнца?
Она не взглянула на него, но снизошла до разговора.
– Я почувствовала Фугу, – произнесла она так тихо, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы услышать. – И кое-что еще.
Шедуэлл ждал продолжения, но его не последовало. Когда он уже был готов нарушить молчание, она снова заговорила:
– Где-то в глубине горла… – она глотнула, словно пыталась избавиться от чего-то горького. – Бич-Бич?
Неужели он правильно услышал ее? Иммаколата почувствовала его сомнения или сама разделяла их, потому что прибавила:
– Он был здесь, Шедуэлл.
При этих словах всего ее выдающегося умения владеть собой оказалось недостаточно, чтобы скрыть дрожь в голосе.
– Наверняка ты ошибаешься.
Она чуть заметно покачала головой.
– Он погиб и канул в прошлое, – сказал он.
Ее лицо казалось высеченным из камня. Двигались только губы, и Шедуэлл тосковал по ним, несмотря на то, что они изрекали.
– Такая сила не умирает, – проговорила она. – Она не может умереть до конца. Она дремлет. Она выжидает.
– Но чего? И зачем?
– Наверное, чтобы Фуга проснулась, – ответила она.
Ее глаза потеряли свой золотой цвет, сделались серебристыми. Капли менструума[2], словно мерцающие в солнечном луче пылинки, падали с ее ресниц и испарялись. Шедуэлл никогда прежде не видел Иммаколату такой – она была близка к тому, чтобы выдать свои чувства. Зрелище ее уязвимости невероятно возбудило его. Член затвердел до боли. Однако она, судя по всему, оставалась равнодушна к его желанию или предпочитала ничего не замечать. Магдалена, слепая сестра, не была столь безучастной. Она, насколько знал Шедуэлл, жадно интересовалась теми субстанциями, какие проливают мужчины, и использовала их в своих жутких целях. Вот и сейчас ее силуэт, прилипший к углублению в стене, с головы до пят был воплощением этой жадности.
– Я видела пустыню, – произнесла Иммаколата, отвлекая внимание Шедуэлла от движений Магдалены. – Яркое солнце. Жуткое солнце. Самое пустое место на свете.
– Там сейчас находится Бич?
Она кивнула:
– Он спит. Думаю… он забыл, кто он такой.
– Значит, так оно и будет дальше, – сказал Шедуэлл. – Кому, скажи на милость, придет в голову его будить?
Но