Маленькая хозяйка большого дома. Храм гордыни (сборник). Джек Лондон
что? – спросил мистер Крокетт.
– Это я могу вам сказать, – ответил мальчик твердо. – Чтобы путешествовать.
– Вы пропутешествуете в постель сегодня вечером в половине девятого, – резко возразил мистер Крокетт, – и никаких ста долларов вы не получите. Дама, о которой мы вам уже говорили, приедет сюда к шести часам. Вам известно, что вы будете на ее ежедневном и, если так выразиться, ежечасном попечении. В половине седьмого вы, как всегда, будете обедать; она будет есть с вами и следить за тем, чтобы в положенный час вы ложились спать. Мы уже говорили вам, что она заменит вам мать: она будет наблюдать за тем, чтобы ваши уши были чистые, шея вымыта.
– И чтобы в субботу вечером я принимал ванну, – с преувеличенной скромностью закончил за него Дик.
– Вот именно.
– Сколько же вы, то есть сколько же я плачу этой даме за ее услуги? – спросил Дик озадачивающим, сдержанным тоном, вошедшим у него в привычку и испытанным на себе его школьными товарищами и учителями.
Тут мистер Крокетт впервые откашлялся, прежде чем ответить.
– Ведь я ей плачу, не правда ли, – настаивал Дик, – из тех самых двадцати миллионов?
– Он – в отца, – заметил про себя мистер Слокум.
– Миссис Соммерстон, или, как вы ее называете, «эта дама», получает сто пятьдесят долларов в месяц, то есть тысячу восемьсот в год, – сказал мистер Крокетт.
– Это выброшенные деньги, – вздохнул Дик. – И к тому же при полном пансионе.
Он поднялся со своего стула, этот тринадцатилетний аристократ – аристократ не по рождению, не по наследству, а по воспитанию во дворце на Нобском холме. Он был в эту минуту так горд и высокомерен, что его опекуны тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но он не напоминал маленького лорда Фаунтлероя; здесь все обстояло сложнее. Он знал, что жизнь человеческая многолика. Недаром на первом месте оказалась Мона Санвинетти. Недаром он дрался с Тимом Хэгэном, пока не разделил с ним власти над школьным двором. Рожденный отцом, пережившим бешеную золотую лихорадку сорок девятого года, он был подлинным аристократом и вместе с тем демократом, прошедшим народную школу. Своим молодым, еще незрелым умом он уже постиг разницу между знатью и простонародьем; он обладал громадной силой воли и спокойной уверенностью в себе, совершенно непонятной трем пожилым джентльменам, в руки которых была отдана его судьба и которые обязались увеличить число его миллионов, а из него самого сделать порядочного человека по своему образу и подобию.
– Благодарю вас за доброту, – сказал Дик, обращаясь ко всем троим. – Надеюсь, мы как-нибудь уживемся. Разумеется, эти двадцать миллионов принадлежат мне и, конечно, вы обязаны сохранить их для меня, так как я в делах ничего не смыслю.
– Они в наших руках еще вырастут, дружок. Они будут целы, мы их поместим в благонадежные солидные бумаги, – заверял его мистер Слокум.
– Но только, пожалуйста, без спекуляций, – наказал Дик. – Папе везло, но я слышал, он говорил, что теперь времена изменились и что сейчас нельзя уже рисковать, как прежде.
Из