Хранить вечно. Дело № 2. Борис Батыршин
публикой. На нас, тем не менее, обратили внимание. Сначала это были две здоровенные косматые псины – на нас с Марком они посмотрели недоверчиво, рыча и демонстрируя жёлтые слюнявые клыки, а вот к Татьяне чуть ли не кинулись подлизываться с радостным повизгиванием. Потом из-за фургонов появилась кучка детишек, возглавляемая дорожной тёткой лет пятидесяти, в многослойных пёстрых юбках и столь же многослойных ожерельях из цветных камушков, стекляшек, и бисера на шее и целой россыпью массивных, кажется, позолоченных колец с яшмой, агатом и бирюзой. Она цыкнула на собак и с ожиданием уставилась на пришельцев, переводя взгляд чёрных, как греческие маслины, глаз, с меня на Татьяну и обратно, напрочь игнорируя Марка. Я покосился на спутницу – ну и что она теперь будет делать?
Прояснить этот вопрос нам не дали. Не успела Татьяна поздороваться (мы с Марком знали, что она немного владеет влашским диалектом цыганского языка, распространённого на Украине), как из-за спины матроны выскочила ещё одна женщина – гораздо моложе, лет не больше двадцати пяти, не в пример субтильнее, и не столь обильно увешанная побрякушками – и протарахтела, обращаясь ко мне, вечное цыганское «А позолоти-ка ручку, красивый, всю правду расскажу!»
…кто бы сомневался, брезгливо подумал я, и совсем было открыл рот, чтобы ответить резкостью, но тут таборская матрона решительно отодвинула выскочку толстенной, словно окорок, ручищей и выдвинулась вперёд. Теперь она смотрела прямо на меня, глаза в глаза, кажется, даже не мигая.
– Не нужны ему твои предсказания, Гита. – прогудела она низким в хрипотцу голосом. – Он и сам про себя всё знает, а тебе такое и не снилось. И, если не будешь совать нос, куда не надобно – то, даст бог, и не приснится, проживёшь спокойную жизнь…
Говорила она по-русски очень чисто, практически без акцента. Тёзка героини индийского фильма немедленно стушевалась, растворилась в набежавшей толпе цыганят. Эти тоже перестали галдеть, подались назад и взирали на говорящую с почтением – похоже, подумал я, готовится что-то из ряда вон выходящее. По меркам табора, разумеется. Вон, и мужчины подтягиваются – останавливаются шагах в десяти, складывают руки на груди и молча наблюдают за происходящим.
На миг мне стало не по себе – особенно, когда я увидел длинный нож в расшитых цветными ремешками ножнах, заткнутый за кушак одного из подошедших. Рука невольно ощупала рукоятку браунинга под юнгштурмовкой.
– Револьвер-то не трожь, никто здесь вас не обидит. – отреагировала на мой жест цыганская матрона. – Нету среди ромов безумцев, которые на такого, как ты, нож подняли бы. Но гадать я тебе не буду, ни за медь, ни за серебро, ни за золото, даже не проси!
– Да я, вроде, и не собирался. – сумел выдавить я. – А что вы имеете в виду, когда…
– А вот подруге твоей, так и быть, погадаю, и такое скажу, чего ей никто не скажет больше. – продолжала цыганка, не обращая внимания на мои слова. – Да ты её саму спроси, она знает, жила с нами. Верно говорю, красавица?
Я