Ягодное лето. Катажина Михаляк
психопатом из зала заседаний.
В коридоре депрессантка и мальчик рыдали, прижавшись друг к другу.
– Пошли, сынок, – отец схватил ребенка за руку. Мальчик начал вырываться. – Пошли, а то полицию вызову!
Теперь он держал парнишку за плечо и тянул его за собой.
– Мамочка, помоги! Спаси меня! – ребенок вырывался из рук мужлана из всех своих маленьких силенок. Депрессантка кинулась ему на помощь, пыталась оторвать его, но ее оттащил один из охранников суда. – Мамочка! Мамочкааааа!
Долго еще в коридорах суда звучал, отдаваясь эхом, отчаянный, горестный детский плач…
Вечером психопат принес Малине оставшиеся пять тысяч вознаграждения. И бутылку дорогого коньяка.
– Вот уж не думал, что у нас получится, – сказал он, развалившись в кресле напротив ее стола.
Малина значительно кивнула головой:
– А ты можешь мне сказать, так, положа руку на сердце… зачем тебе этот ребенок? Ведь ты его не любишь… и он тебя не любит… зачем?!
Нормальный человек, наверно, возмутился бы таким вопросом. Но не психопат.
Слишком много часов он провел уже в этой комнате, слишком хорошо знал уже менталитет пани адвоката. Поэтому не стал притворяться и делать вид, что не понимает:
– Да знаете… пани Малинка, я ей в день развода пообещал, что уничтожу ее. Что заберу у нее все. Дом был мой, счета все на меня, и единственное, что у этой глупой бабы оставалось, – так это ребенок. Ну вот я ребенка-то и отнял.
– Ага, – Малина удовлетворилась этим ответом. – Только ты контролируй себя, руки особо не распускай – куратор будет следить за ребенком.
– Будьте спокойны, пани Малинка. А может быть… кофейку выпьем или по пиву в приятном местечке?
Она холодно поблагодарила и отказалась.
Это быдло ей порядком надоело.
Дело было закрыто.
– У тебя будет коллега, – сообщила Марта, выдыхая целое облако сигаретного дыма. – О, сорри.
Она замахала рукой, как будто это могло очистить от дыма маленькое помещение.
– Я не хочу коллегу. Я хочу сама, я ведь справляюсь, – неуверенно запротестовала Габрыся.
Уверенность в себе у этой женщины была такая, что она и саму премьершу Тэтчер бы на место поставила. Марта-Нарта, наверно, на самом деле была мужчиной, несмотря на свое щуплое, даже можно сказать – тощее тело, но очень тщательно это скрывала. Привычки, движения, образ мыслей и поведение у нее были совершенно мужские. Вот и сейчас: в одной руке она держала дымящуюся сигарету, в другой – банку пива, третьей переворачивала листы журнала по коневодству, четвертой разгоняла дым, а пятая мерно постукивала кнутом по голенищам ее высоких сапог. Габрыся каждый раз взирала на этот спектакль, который про себя называла «Театром Пятирукого Божества», со смешанным чувством восхищения и тревоги. Нет, нет, Марта была не грозная, она в жизни не ударила бы кнутом ни одного из своих обожаемых коней. Просто под рубашкой мужского покроя и