Дорога скорби. Дик Фрэнсис
его нога?
– Вон там, за поилкой. – Он сделал паузу и, когда я уже поворачивался, вдруг добавил: – Ее нашли не там. Это я ее туда положил. А нашли ее первыми бродяги.
– Бродяги?
– Да.
Миссис Брэккен, присоединившаяся к нам, пояснила:
– Каждый год в июне в одну из суббот все местные туристские клубы выходят гулять по дорогам в этой части графства, чтобы по закону сохранить сюда открытый доступ.
– Если бы они оставались на дорожках и тропках, – проворчал шотландец, – так и были бы в своем праве.
Миссис Брэккен согласилась:
– Они приводят с собой своих детей и собак, устраивают пикники и вообще ведут себя так, как будто это место им принадлежит.
– Но… когда они нашли ногу вашего жеребца?
– Они снялись вскоре после восхода, – угрюмо сказала миссис Брэккен. – В середине июня это примерно в полпятого утра. Они собрались до пяти, когда еще было холодно, и сначала пошли через мои владения, а в дверь они забарабанили в пять пятнадцать. Трое детей были в истерике, а мужчина с бородой и длинными волосами кричал, что обвиняет элиту. При чем здесь элита? Один из этих туристов позвонил газетчикам и каким-то ненормальным защитникам прав животных, и приехала полная машина этих активистов с плакатом «Запретить скачки». – Она закатила глаза. – Я в отчаянии. Потерять чудесного жеребца само по себе тяжело. Но они превратили это в цирк.
Я пошел к поилке посмотреть на ногу, которая лежала позади нее. Вокруг были рассыпаны кусочки конского корма. Я нагнулся и без особенных эмоций поднял ногу.
Я не видел других отсеченных ног. По правде сказать, я думал, что реакция людей была преувеличена. Но сам этот обрубок, с выступающей оконечностью кости, хрящами и отверстиями кровеносных сосудов, это уничтоженное чудо анатомического изящества, помог мне понять ярость и горе всех владельцев.
Копыто было подковано – небольшой легкой подковкой для молодых лошадей, которая защищает их передние ноги на пастбище. Десять маленьких гвоздиков удерживали ее на копыте. Эта подкова как бы говорила: цивилизация заботится о копытах жеребят, а варварство губит их.
Я всегда любил лошадей. Объяснить близость, которая возникает между лошадьми и теми, кто заботится о них или ездит верхом, тяжело. Лошади живут какой-то параллельной жизнью, говорят на параллельном языке, у них свои инстинкты, они лишены людских понятий доброты или вины и позволяют прикоснуться к необузданному, таинственному состоянию духа. Великий бог Пан живет в скаковых лошадях. Опасно рубить ему ногу.
На более прозаическом уровне существования я положил ногу обратно на землю, отцепил от пояса сотовый телефон и, заглянув в его электронную записную книжку, позвонил своему другу-ветеринару, который работал хирургом в больнице для лошадей в Ламборне.
– Билл? Это Сид Холли.
– Давай спи, – отозвался он.
– Проснись. Сейчас шесть пятьдесят, а я нахожусь в Беркшире, и у нас тут двухлеток с отрубленной ногой.
– Господи. – Он сразу проснулся.
– Я