Елисейские Поля. Ирина Одоевцева
но губы не слушались. – Ты, Лиза, трусиха. Тебя курица забодает.
Он закрыл ставни, задернул желтые занавески.
– Это все от темноты, от тишины, от ожидания. Ты не бойся. Бояться нечего. Мы сейчас и в гостиной осветим.
Он принес ей платок.
– Закутайся. Тебе холодно. Сейчас теплее, сейчас веселее станет.
Он завел граммофон.
– Вот и музыка. Вот и хорошо. Теперь светло, тепло и музыка. Разве тебе еще страшно, Лиза?
Лиза сидела в углу дивана. Теплый платок лежал на ее застывших ногах. Глаза щурились от слишком яркого света, в уши врывались резкие звуки фокстрота.
– Вот и не хуже, чем в дансинге. – Николай уже спокойно улыбался. – А чтобы совсем весело стало, хочешь, потанцуем, воробей?
Он протянул к ней руки.
Она уже была готова встать – чего ей бояться, в самом деле, – и вдруг увидела на стене тень от его рук, огромную, черную, безобразную тень. Черные руки будто протягивались к ней, длинные костлявые пальцы тянулись к ее горлу. Она прижалась к дивану:
– Оставь меня, не трогай! Не трогай!
Николай отшатнулся от нее:
– Что? Что с тобой? Чего ты кричишь как резаная?
Но Лиза продолжала кричать, с ужасом глядя на тень его все еще протянутых к ней рук:
– Не трогай меня! Я боюсь! Я боюсь тебя!
9
Этот вечер прошел, как и все вечера, когда мать Кромуэля не выезжала, за чтением книг и обрывочными разговорами. В гостиной с камином и низкими мягкими креслами было тихо и уютно, как бывает в благоустроенном английском доме, а не в большой парижской гостинице.
В половине одиннадцатого мать Кромуэля отложила книгу и встала с кресла:
– Спокойной ночи, Кром. Идите спать. Уже поздно.
Кромуэль тоже встал. Лампа под белым стеклянным абажуром бросала матовый свет на его взволнованное лицо.
Мать внимательно посмотрела на него:
– Что с вами, Кром? Вы как будто грустны. Здоровы ли вы?
Кромуэль покраснел.
– У меня болит голова, – сказал он тихо.
Она приложила ладонь к его лбу:
– Жара нет. Спите спокойно. Завтра все пройдет.
Он молча поцеловал ее руку. Она коснулась губами его гладкой щеки.
– Вам скоро уже бриться придется. – Она улыбнулась: «Вот и у меня взрослый сын». – Ложитесь скорей и не читайте в кровати.
Она пошла к двери спальной, на пороге остановилась, кивнула ему и подождала, пока Кромуэль вышел в коридор и потушил свет в гостиной.
«Какой он большой. Какой красивый. Мой сын».
Белая простыня и лиловое одеяло были откинуты на широкой низкой постели.
Она медленно разделась. Платье легло на кресло, длинная нитка жемчуга мягко стукнулась о замшевое дно шкатулки. Она сняла кольца, вынула серьги из ушей, причесала щеткой короткие волосы, взглянула в туалетное зеркало на свое красивое, холодное, еще молодое лицо, тонкую шею и белые плечи.
«Я счастливая женщина, – подумала она смутно. – Мне так хорошо. Мне есть для кого жить. Для Крома».
Она легла, вытянула