Гойда. Джек Гельб
меня, – произнёс царь, потирая переносицу.
– То значит – есть в тебе сила противиться искушению, – молвил батюшка в ответ, на что Иоанн лишь усмехнулся.
– А ежели не того Он хочет? – спросил Иоанн. – Ежели дал Он мне власть надо всеми людьми, да не с тем, чтобы противился я искушеньям, но принял волю Его, принял власть Его?
– Ежели так, будь же добрым пастырем, ибо, пребывая в милости, обретёшь покой в душе своей, – ответил тихий голос священника.
Иоанн глубоко вздохнул, сжимая чётки в кулаке.
– Молитесь за здравие раба Божьего Алексия, – молвил царь, скрестив руки пред собой.
Священник благословил Иоанна, разумев, что на том исповедь окончена. Мрачная фигура Иоанна, точно тень, беззвучно проплыла к левому нефу собора. Скрестив руки пред собой, государь вновь и вновь перебирал чётки. Тысячи мыслей метались в его голове, и каждая перекрикивала, перебивала иную. Этот нескончаемый шум путал разум, и царь силился найти покоя в молитве.
«Отче, услышь меня! Внемли мне, ибо молю я Тебя о милости Твоей! Не забирай Алексея. Я уж приму волю Твою, но не оставляй его сиротою! Неужто не в усладу Тебе было пение его? Неужто заставишь Ты, чей лик есть Любовь, пройти его через эту боль?»
В молитве Иоанн точно задыхался – ему не хватало воздуха. Верно, от удушья на его глазах выступили слёзы, которых сам царь не чувствовал. Братия, что стояли подле него, не смели обратиться к государю во время молитвы. Лишь когда Иоанн вышел из церкви, осенив себя трижды крестным знамением, холодный воздух вдохнул в него новые силы. Пройдя несколько шагов, царь обернулся, оглядывая своих опричников, которые сопровождали его во время богослужения.
Мимолётно он оглядел лицо Фёдора. Мгновенного, будто бы случайного взгляда хватило Иоанну, чтобы разглядеть тёмный отпечаток скорби на лице юноши. Невыносимая беспомощность вновь сковала руки Иоанна, его точно тянуло к промозглой земле. Совладав с собой, он собрался с силами и вновь принял вид величественный и грозный.
Фёдор лежал на своём ложе и глядел в потолок. Глубокая ночь опустилась за окном, укрыв Слободу своим плащом, но сон никак не шёл к нему.
«Сложить оружие? – думалось юноше. – Ежели так, то сыщу позора… а не сыщу ли я его, ежели далее буду биться мухою сонной? Надо ж было… да под царским взором!»
От досады Фёдор сжимал одеяло в кулак. Сев в кровати, он растёр лицо руками и убрал волосы назад. Встал с кровати. Долгие думы привели его к трудному решению, да на нём он прочно стоял. Одевшись наспех, Басманов заткнул за пояс кинжал, ибо выучился обыкновению – денно и нощно быть при оружии.
Коридоры утопали во мраке, но в бессонной ночи глаза Фёдора привыкли ко тьме. Скользящей тенью миновал он коридор, поднялся на пролёт лестницы и очутился пред царскими покоями. Рынды, стоящие в ту ночь на посту, пропустили его. С порога Басманов низко поклонился. Подняв глаза, увидел силуэт государя. Как и ранее, царя окружали стопки бумаг и книг. Во многих лежали ленты, украшенные мелким шитьём. Иной раз на страницах виднелись отметины от чернил – то был лишний