Гойда. Джек Гельб
тебя ещё есть на то время, – произнёс государь.
– И сколько же, великий государь? – голос юноши заметно оживился.
– Этого я уж не ведаю, – просто ответил царь, пожав плечами.
– Нынче вы не настроены спорить с волей Господа? – спросил Фёдор, вскинув бровь.
– Ты в шаге от ереси, Федя, – буднично ответил царь. – Недалеко и нести за то расправу.
– Но ваш суд надо мной разнится с прочими.
– А ты и рад испытывать моё радушие к тебе.
Фёдор широко улыбнулся, а потом тихо рассмеялся. Этот смех был преисполнен счастливой беспечности, свежей и чистой, как небо в преддверии весеннего рассвета, когда роса ещё блестит на стеблях и тугих бутонах. Оттого уж не мог и Иоанн сдержать улыбки и также предался той манящей беспечности, притом не мог отвести глаз от слуги своего.
Алексей Басманов ощущал, как былая сила возвращается к нему, и он с нетерпением жаждал вернуться на службу, да вместе с братией мчаться по полям, да выламывать стойкие ворота. Оставались последние дни, покуда было велено не тревожить Басмана.
Никак нельзя сказать, что Алексей скучал всё то время, покуда шло исцеление тела его. Чего стоит только Глаша, навещавшая его каждый день, а то, бывало, и по нескольку раз. Она была истинною отрадою для Алексея. Глаша приносила ему всякое кушанье и всегда угадывала, чего сейчас бы отведал Басман, притом не спрашивала его об том напрямую.
Зачастую опричник сам настаивал на том, чтобы женщина с ним разделяла его трапезу, и нынче выдался как раз один из тех вечеров, когда Глаша оставалась ночевать с Басмановым. К воеводе уже вернулся боевой пыл, и страстный огонь вновь обуял его сердце. Нельзя было сказать, что та близость была супротив воли женщины, ибо не раз она приходила и без приказа Алексея.
Нынче же они лежали, точно супруги, в постели, переводя дух от пылкой страсти. Глаша, по обыкновению своему, отводила взгляд на стену, Басманов же пялился в потолок, покуда глаза его закатывались сами собой.
– От оно что… – тихо пробурчал Алексей, припомнив дело.
Глаша приподнялась на локте и обернулась к опричнику.
– Ублюдки твои, поди, научены, что к чему? – спросил Басман.
– Неужто кто из них дерзнул? – торопливо забормотала Глаша.
– Приглядывай за ними, да с пущим рвением. Не для того я при дворе твоих выблядков держу, чтобы сына законного смущать.
Сердце Глаши часто билось, полнясь ужасом всё боле и боле с каждым словом опричника. Да как увидел Басман испуг женский, смягчился.
– Полно тебе, полно, – пробормотал Алексей. – Одно у нас дело, сберечь их ото всякой своры. От думаешь, не вижу я, как Юрка твой от даже на меня исподлобья смотрит? Гадёныш он упрямый. От пущай и смотрит, да токмо чтобы дров не наломал.
– Чтит он вас, Алексей Данилыч, покровитель, благодетель наш! – залепетала Глаша, стоило о сыне молвить.
Отмахнулся Алексей:
– Следи за ними. Нету мне права на людях впрягаться за ублюдков. Не должно родителям чад своих хоронить.