Тонкие струны души разрывая. Дарья Макарова
в его глаза и сказала уверенно:
– Влад, мне нет дела до выходок Антона. И жаль, что ты тревожишься об этом. Но если с ним что-то случится, меня ты больше не увидишь.
– И еще смеешь говорить, что он тебе безразличен! – вспыхнул Миронов.
– Этого я не говорила, – напомнила я. – Но это вовсе не значит, что я собираюсь к нему возвращаться. И потом, тебе ли меня учить? Ты сам даже не разведен.
– Это юридическая формальность, – отмахнулся он. – Я свою жену уже несколько лет не видел.
– Что не делает тебя свободным человеком.
– Тебе бы хотелось обратного?
– Этого я тоже не говорила. Меня вполне устраивают наши отношения.
– Иногда ты просто безбожно злишь меня.
– Здесь мы квиты.
Он вновь очертил круг по комнате. Коридор из гостиной просматривался отлично. На глаза Владу попались пачки писем, сложенные на комоде. Словно гончая взявшая след, он ринулся к ним. Я села поудобнее, прислонилась спиной к распахнутой створке окна. Быть беде.
Зашуршала бумага. Что он делает, я не видела. Но догадаться труда не составило. Пару минут спустя он влетел в комнату с грозным рыком:
– Что это за хрень?!
– Письма, – равнодушно пожала плечами я.
Чеканя шаг, он принялся ходить по комнате, читая письма Тоши. Антона. Закончив одно, бросал на пол и начинал другое. Некоторые фразы с яростью произносил вслух:
– «Любимая моя Ева» … «Я не живу без тебя. Все стало безразлично. Тускло. Жизнь ничего не стоит»… «Знаешь, я помню каждую твою улыбку, родинку»… «Твои вещи так и лежат на своих местах. А я все жду…»… «Мне часто снится то лето, помнишь?»…
– Прекрати.
Влад остановился. Посмотрел на меня странным взглядом. И спросил тихо и оттого особенно страшно:
– Как давно это продолжается?
– Давно.
– И ты скрывала это от меня?!
– Невозможно скрыть, то, что не имеет ровно никакого значения.
– Не ври! Ты хранишь их! Все эти годы он шлет тебе письма, а ты хранишь их. Что за бред?! Он веком не ошибся?!
– Вряд ли. Скорее украл чужую идею. Никакой оригинальности. Ни в чем.
Влад тщательнейшим образом изложил мне свое мнение о бывшем супруге, обо мне и проблеме в целом. Он не кричал. Его голос больше походил на грозный тигриный рык. Я не пыталась прервать тираду. Зато успела изрядно замерзнуть. На улице всего плюс шесть, а я в легкой толстовке. Но ни единой попытки сдвинуться с места не сделала. Смотрела в окно и ждала, когда все это закончится.
– Говоришь, это неважно. Почему тогда ты не выбросила эти письма? Хранишь их нераспечатанными, но не выбрасываешь.
– Не знаю, – призналась я. – Да и какой в этом смысл? Мужчину, который сделал меня женщиной, я все равно позабыть не смогу. И неважно пишет он мне письма или нет.
Влад с размахом ударил кулаком в стену. Делать этого не стоило. Стены в здании толстые, при царе возводили. Кость сломать ничего не стоит. А это больно. Я точно знаю.
Он спросил хрипло:
– Почему же ты всегда была против моего присутствия здесь?
– В этом тоже нет никакого