Голоса возрожденных. Макс Маслов
трубу в сторону, он пригнулся к мешковатой сумке, лежащей в густой траве. Покопавшись в ней, юноша вынул пару листов тонкой бумаги и мешочек с измельченной ди́совой травой. Его ловкие пальцы, рассыпав травку на папиросную бумагу, довольно быстро скрутили две самокрутки, одну из которых он отдал недоумевающему старику.
– Вот наглец, – прищурился Армахи́л. – Ты дал мне обещание, что не будешь курить.
– А вы, – усмехнулся Са́бис, – что прекратите пить. Однако на вашем поясе алеет питейная фляжка.
– Я пил сто тридцать лет, – ухнул старик. – Бросить так быстро никому не под силу.
Паренек, помяв подушечками пальцев самокрутку так нежно, как прелести юных дев, незамедлительно поднес ее ко рту и зажал губами.
– Ну и?.. – глухо спросил он. – Так вы исполните обещанное?
Глаз опешившего старика задергался, а губы поджались, как у ребенка, познавшего обиду.
– Ну хорошо, хорошо, – забрюзжал Армахи́л. – Вот, я выливаю.
Его персты затряслись, когда желтоватое пойло, по запаху медовая брага, запенилось на зернистой почве.
– Хм, – улыбнулся Са́бис. – Курить не буду. Да и как можно закурить, когда под рукой нет огня.
Его улыбка стала издевательски широкой, отчего Армахи́л поперхнулся старческой злобой.
– Ах ты пройдоха! – возмутился старик. – Ты обманул меня. И чему только тебя научил Ми́рдо.
Парень, смахнув прядь черных волос с лица, распрямился на солнышке, что выглянуло из-за туч. Его лучи пали на пядь обнаженной груди, не прикрытую тонкой сорочкой. Полупрозрачные волоски потянулись к свету, молодая кожа засияла подобно начищенному серебру. Увлеченный всем этим старик заалел ланитным жаром, как искушенный священник, но Са́бис сбил с ног все его томление.
– Слава великой кэ́ре, – зевнул он. – Ми́рдо учил меня другим навыкам, не тем, которыми обладают ваши разнеженные ученики, служители книгомора.
– О чем ты? – насупился старик.
– Об умении гадить в цветочные горшки, – пошутил Са́бис. – Вы случаем не вписали этот навык в ваши труды?
– Наглец! – выпалил Армахи́л. – И как я тебя терплю? Заставил хитростью вылить брату, вручил самокрутку, но осознанно забыл прихватить с собой лучину. Горе, а не ученик.
Са́бис, убрав подзорную трубу в сумку, рассыпал на ближнем пустыре крошки хлеба, на которые сбежались розовые сибулы. То было милейшим проявлением юной души. А затем, вернувшись к старику, посмел его поторопить.
– Нам пора, – сказал он. – Время менять повязки вашему гостю. И не дай шестипалый бог, чтобы за нами увязался хвост.
– Э́бус знает, где мое прибежище, – отрезал старик. – Вессанэ́сс запретила ему совать туда нос.
– Надеюсь, он не ослушается ее приказа, – обронил Са́бис, накинув сумку на плечо. – Когда же ваша подруга вступит на Са́лкс? Уже давно пора.
Армахи́л пожал плечами. После отплытия Бирви́нгии в А́скию ее следы затерялись. Хотя по разговорам жителей фермерской