Монаший капюшон. Эллис Питерс
Ты ее видел?
– Нет, не видел. И тебе, паренек, при виде женщины следовало бы опускать очи долу. Так, говоришь, хорошенькая?
– И даже очень. Не слишком высокая, кругленькая, личико белое, волосы золотистые, густые, а глаза черные. Представляешь, как это красиво: золотистые волосы и черные глаза. Вчера она приходила на конюшню с каким-то поручением для Эльфрика. Так ты бы видел, как он потом смотрел ей вслед. Может быть, это из-за нее он такой смурной.
«Вполне возможно, – подумал Кадфаэль. – Разве свободная девушка обратит внимание на жалкого виллана? А здесь, в аббатстве, они живут бок о бок, вместе хлопочут по дому и видятся гораздо чаще, чем в Малийли».
Вслух же, обращаясь к Марку, он сказал:
– Смотри, как бы у тебя самого из-за нее неприятностей не было. Не ровен час, брат Жером или приор Роберт углядят, как ты на нее таращишься. Если уж задумал поглазеть на красивую девицу, так делай это украдкой. Не забывай, что нынче у нас не то, что при Хериберте.
– О, я очень осторожен! – улыбнулся Марк.
Похоже, предостережение Кадфаэля парнишку ничуть не напугало. Да и то сказать, от кого, как не от своего старшего товарища, почерпнул он некоторые, не вполне ортодоксальные, представления о том, что позволительно, а что нет? Сам Кадфаэль не испытывал особых сомнений насчет приверженности Марка избранной духовной стезе. Конечно, если бы не смутные времена, было бы не худо отправить паренька в Оксфорд, на учение. Но даже если такой случай и не представится, Марк все равно кончит тем, что примет сан и станет священником, причем хорошим священником, который понимает, что Господь не напрасно сотворил женщин. И хотя в обитель Марк попал не по своей воле, здесь он нашел свое истинное призвание. Не каждому в жизни так везет.
Стоял пасмурный день, когда Эльфрик заглянул в сарай и попросил у Кадфаэля немного сушеной мяты.
– Хозяйка хочет приготовить для господина мятный напиток, – пояснил он, – это от сердца помогает.
– Говорят, твоему господину нездоровится и он в скверном расположении духа, – сказал Кадфаэль, шурша льняными мешочками с травами, распространявшими пряное благоухание.
Эльфрик с удовольствием вдохнул сладкий аромат – даже в неярком свете видно было, как смягчилось его обычно настороженное лицо.
– Телесными-то недугами он не страдает, это у него скорее от дурного настроения. Возьмет себя в руки – и все с ним будет в порядке. С родней у него нелады, – сообщил Эльфрик, проникаясь к монаху неожиданным доверием.
– Небось всем вам нелегко приходится, даже хозяйке, – промолвил Кадфаэль.
– Она делает все, что положено доброй жене, и ему не в чем ее упрекнуть, но он в разладе со всеми, даже с самим собой. Он все ждал, что сын к нему вернется, повинится и получит свое наследство, а тот и не подумал – вот господин и серчает.
Кадфаэль удивленно обернулся к нему:
– Ты хочешь сказать, что он передал свой манор аббатству в обход этого юноши? Но по закону он не мог этого сделать. Ни один монастырь