Исповедь монаха. Эллис Питерс
ближнего. Ведь на свете столько несчастных, болящих и душой и телом, разве не о них следует заботиться в первую очередь? И все же от потребности Хэлвина совершить покаяние так просто не отмахнешься. Он заслужил его всеми прошедшими горькими годами безмолвного страдания.
– На этих святых мощах, – говорил брат Хэлвин, возложив руку на драгоценную ткань, покрывающую ковчег, – даю обет не знать отдыха и успокоения, пока пешком не дойду до места, где похоронена Бертрада де Клари, и не проведу там ночь в молитвах за упокой ее души, а затем пешком вернусь в монастырь, чтобы вновь приступить к своему служению. А если я не исполню сего обета, пусть меня назовут клятвопреступником и я умру, не получив отпущения грехов.
В путь они тронулись сразу после заутрени на четвертый день марта. Миновали Форгейт, затем часовню и приют Святого Жиля и, двигаясь все время на восток, вышли на дорогу, ведущую в Гэльс. Погода стояла пасмурная и безветренная, воздух был холодный и бодрящий, но не такой студеный, как зимой. Кадфаэль мысленно представил себе путь, который им предстояло пройти, и решил, что он вполне преодолим. Западные холмы остались у них за спиной, а чем дальше к востоку, тем более легкой будет становиться дорога среди благодатных зеленых равнин. Последнее время дождей не было, а потому не было и луж, а белесые облака хоть и затянули все небо, но застыли где-то высоко-высоко; идти по широкой, ровной, поросшей травой обочине было не трудно даже тому, кто передвигался на костылях. Первые мили Хэлвин, видимо, преодолеет достаточно легко, а затем усталость начнет накапливаться, и тут придется быть начеку и вовремя делать привалы, потому что сам Хэлвин не остановится, а, стиснув зубы, будет идти вперед, пока не свалится замертво. Где-нибудь вблизи Рекина они подыщут пристанище на ночь, в гостеприимстве местных жителей сомневаться не приходилось, любой из них с радостью предоставит кров и место у огня двум монахам из бенедиктинского аббатства. И пропитание у них с собой имелось: целая сума, набитая всяческой снедью, висела на плече у Кадфаэля.
С утра, пока Хэлвин был полон сил и энергии, им удалось пройти немалое расстояние. В полдень они с приятностью отдохнули и пообедали в доме аттингемского приходского священника. Но днем скорость их продвижения замедлилась. Плечи Хэлвина нестерпимо болели от монотонно повторяющихся усилий и столь длительной нагрузки, а его руки, хоть и были обмотаны шерстяными тряпками, мерзли и с трудом удерживали костыли, потому что ближе к вечеру заметно похолодало. Как только сумерки начали сгущаться, Кадфаэль заявил, что на сегодня они прошли уже достаточно, и в поисках ночлега свернул в деревушку Аппингтон.
Весь этот день Хэлвин по вполне понятной причине почти не открывал рта, полностью сосредоточившись на ходьбе, но сейчас, когда они отдыхали после ужина у огня, он прервал наконец затянувшееся молчание.
– Брат, – сказал Хэлвин, – я бесконечно благодарен тебе за то, что ты согласился разделить со мною тяготы пути. Ни с кем другим, лишь с тобой