Повести и рассказы. священник Николай Агафонов
уже сказать ничего не мог, так с широко открытыми глазами и стал погружаться медленно в воду. Коган как-то лихорадочно сделал три выстрела вслед уходящему под воду отцу Петру, вгоняя в прорубь пулю за пулей. Вода в проруби стала еще темнее от крови.
– И впрямь красное крещение, – пробормотал Крутов. Сплюнув на снег, он скомандовал красноармейцам: – Чего стоите, вон отсюда.
Красноармейцы сразу же, подхватив винтовки, побежали к селу.
Крутов подошел к лежащему на снегу Степану. Вынул нож и перерезал веревки, стягивающие руки юноши. Потом поднял его, снял с себя полушубок и накинул на плечи Степана.
– Давай, парнишка, обопрись на меня, пойдем домой.
Поддерживая Степана, Крутов побрел с ним в сторону села.
– Это что такое, – с возмущением воскликнул Коган, – ты, товарищ Крутов, ответишь перед ревтрибуналом за пособничество контре.
– Сам ты контра поганая, да и гусь свинье не товарищ, – не оборачиваясь, бросил презрительно Крутов.
– Что, что ты сказал? – завопил Коган, выхватывая револьвер.
Крутов, не обращая внимания на его крики, шел дальше, поддерживая валившегося с ног Степана.
Коган побледнел от злости и навел револьвер на удаляющегося Крутова. Рука его дрожала.
– Именем революции, – прошептал он и спустил курок.
Раздался выстрел. Крутов, вздрогнув, стал медленно оседать на снег. Выпущенный им Степка обессиленно упал рядом. Падая на снег, Крутов прошептал:
– Вот гнида, в спину.
Он перевернулся на бок, дотянулся до кобуры и с усилием вытащил маузер. Комиссар, увидев, как Крутов вытаскивает маузер, попытался снова в него выстрелить. Но патронов в барабане уже не было, и револьвер лишь бесполезно щелкал. Крутов криво улыбнулся и навел маузер на комиссара. Тот, в страхе оглядываясь на Крутова, побежал.
– От пули не убежишь, – прошептал Крутов. Но в его глазах стал появляться туман, и он уже плохо видел комиссара. Крутов загреб в свободную руку снег и протер им глаза. Открыв глаза, он поймал Когана на мушку и выстрелил. Комиссар по инерции сделал еще несколько шагов в сторону проруби, но уже на подкосившихся ногах и упал на самом ее краю. Струйка крови потекла по льду от головы Когана и стала стекать в холодную темную воду. Крутов, увидев, как упал комиссар, ухмыльнулся и прошептал:
– Значит, Бог есть.
Голова его безжизненно упала на снег.
В доме отца Петра на кровати лежал Степан. Все тело его горело от жара. Матушка Авдотья то и дело меняла на его лбу холодные компрессы.
Степан открыл глаза и, присмотревшись, увидел, что у дверей стоят его родители: мать в белой одежде сестры милосердия, отец в белом парадном мундире поручика с Георгиевскими крестами. Рядом с ними отец Таврион во всем монашеском, но клобук и ряса белые, игуменья Евфросиния и монахиня Феодора, тоже в белом. Все они молча улыбаются ему. Степан радостно улыбнулся им в ответ и протянул руку.
– Что ты хочешь, Степа? – спросила матушка, видя протянутую руку больного.
Степан