Сто полей. Юлия Латынина
король собирался воевать, да не успел. Господин Арфарра воевал, да и господин Даттам. Господин Даттам и его дядя два года воевали против императора, пока император не сделал дядю наместником провинции.
Ехавшие впереди охотники услышали имя Даттама и заволновались. Кто-то внезапно запел песню. Это была красивая песня о молодом рыцаре Даттаме. В ней говорилось, что меч Даттама сверкал над миром, как полумесяц, и что белый плащ его расстилался над полями, как иней, и что все, что он ни награбил, молодой Даттам отдавал войску. Это была хорошая песня с грустным концом, потому что она кончалась рассказом о том, как Даттама предал его собственный дядя, и как дядя получил звание наместника, а Даттам должен был постричься в монахи.
Ванвейлен перегнулся через седло к отцу Адрамету и сказал, улыбаясь:
– Сдается мне, отец Адрамет, что ваши слова о могуществе империи несколько преувеличены, если человек может поднять восстание против императора и заполучить через это титул наместника.
Отец Адрамет пожал плечами, видимо не желая ввязываться в неприятный политический разговор даже далеко от родины.
– Да, – сказал задумчиво Марбод, поправляя красивой рукой удила, – так всегда. При сильных правителях мятежнику полагается веревка, а при слабых правителях мятежнику полагается титул наместника. Вот и мы, Кречеты, – король хотел бы нас удавить, как давят блоху в миске, а мы из поколения в поколение – наместники Верхней Ламассы.
– По наследству?
– О, – сказал Марбод, – не то, чтобы по наследству, потому что где-то в законах королевства есть запись, что чиновники должны назначаться каждые три года. Каждые три года король нас утверждает в этой должности, но я не слыхал, чтобы он кого-то не утвердил.
– А что будет, если король вас не утвердит?
Марбод улыбнулся.
– Вы видели, господин Ванвейлен, сегодня утром, как вертелся в деревне шаман, призывая весну? Что будет, если шаман откажется вертеться? Весна, я думаю, все равно наступит, а вот у шамана будут серьезные неприятности.
Ванвейлен усмехнулся. Когда дело шло об обычаях грязных крестьян, суеверный красавец Марбод выказывал себя чуть ли не атеистом.
– А храм Шакуника сильнее короля?
– Шакуники, – сказал Марбод, – просто торговцы. Не было еще такого, чтобы торговец в мире что-то значил.
Ванвейлен рассердился:
– Сдается мне, Марбод, что торговцы храма кое-что значат, раз вы охраняете их караван, да и грабите по их указке.
В мире что-то сломалось. Марбод помолчал, облизнул губы.
– Я – королевский инспектор, – сказал он. – Ежели торгаши просили у меня покровительства…
Хлестнул лошадь и ускакал.
Лух Второй Медведь погладил сапсана и громогласно заметил:
– Шакала назвали шакалом, а он в ответ: у меня грамота, что я волк… А вот вы, господин Ванвейлен, сразу видно, знатный человек, – и по словам, и по осанке. И корабль ваш честный, а не купеческий…
Слева,