Быть мужчиной. Николь Краусс
приехала полиция. Сидя на кухне с детективами, я рассказала им все, что знала, сбиваясь, путаясь и забывая, о чем уже упоминала, и при этом осознавая, что не так-то много я и знаю. Допросив Мари, детективы пошли в дальнюю спальню и обыскали вещи Сорайи. Выглядело это потом так, будто спальню разграбили – все валялось на полу и постели, даже ее нижнее белье, и ощущалось это как надругательство.
В ту ночь, вторую ночь отсутствия Сорайи, разразилась ужасная буря. Мы с Мари лежали в моей постели и не спали, и ни она, ни я не произносили вслух то, чего мы боялись. Утром нас разбудил шум от едущей по гравию машины, и мы выскочили из постели и выглянули в окно. Но когда дверь такси открылась, оттуда вышел мужчина с густыми черными усами и плотно сжатыми губами. Знакомые черты Сорайи на лице ее отца помогли понять, откуда она такая взялась, но при этом исчезла иллюзия ее самодостаточности.
Миссис Элдерфилд заставила нас повторить мистеру Сассани то, что мы уже сообщили полиции. Он был высокий мужчина грозного вида, лицо его исказилось от гнева, и, думаю, миссис Элдерфилд не хватило храбрости рассказать все самой. В итоге говорила в основном Мари, осмелевшая от своей неожиданной значимости и от того, насколько сенсационные у нее были новости. Мистер Сассани слушал молча, и невозможно было сказать, страх он ощущал или ярость. Наверное, и то и другое. Потом он повернулся к двери. Он собрался немедленно отправиться в «Отель Рояль». Миссис Элдерфилд попыталась его успокоить. Она повторила ему то, что уже выяснилось: банкир уехал два дня назад, комнату обыскали, ничего не нашли. Полиция делала все возможное. Банкир взял напрокат машину, и они пытались ее отследить. Мы могли только сидеть в доме и ждать новостей.
А дальше мистер Сассани много часов подряд шагал взад-вперед вдоль окон гостиной. Как главный инженер шаха он наверняка принимал при работе меры против всех возможных катастроф. Но потом свергли шаха, и огромная сложная конструкция жизни мистера Сассани обрушилась. Не помогли ни законы физики, ни техника безопасности. Он отправил старшую дочь в Швейцарию, потому что там должны были восстановить порядок и безопасность, но даже Швейцария не уберегла Сорайю, и этот последний обман его, похоже, надломил. Казалось, он в любой момент может закричать.
В конце концов Сорайя пришла домой сама. Сама вернулась – точно так же, как впуталась в эту историю сама, по собственному выбору. Прошла тем вечером по полю, которое уже покрылось зеленой травой, и подошла к дому растрепанная, но живая. Глаза у нее налились кровью, макияж размазался, но Сорайя была спокойна. Она даже не удивилась, увидев отца, только поморщилась, когда он выкрикнул ее имя так, что последний слог превратился то ли в стон, то ли во всхлип. Он бросился к дочери, и в какой-то момент казалось, что он сейчас закричит или ударит ее, но она не пошевелилась, и он в итоге прижал ее к себе и обнял. Глаза у него были полны слез. Отец напряженно и сердито заговорил с Сорайей на фарси, но она почти не отвечала. Сказала по-английски, что устала