Врата небесные. Эрик-Эмманюэль Шмитт
челюсть вперед. И тут мне показалось, что я узнал служанку, которую заприметил, когда шпионил за Нурой: то же тяжелое тело, та же непреклонность, тот же бурый цвет лица.
– Ты у нее работаешь.
Та с возмущением покачала головой:
– Я работаю у Ресли. Постоялый двор содержит Ресли.
Я догадался, что это псевдоним Нуры. Сделав вид, что признаю свою ошибку, я хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно! И почему я сказал «Нура»? Ресли!
– Мне больше нравится Нура, – едва слышно прошептала девчушка.
– Плевать я хотела! – прикрикнула мать, чтобы заткнуть дочери рот.
Шло время. Женщина с опасливым негодованием смотрела на меня, не имея ни малейшего представления о дальнейшем, – будто курица, которая напыжилась, чтобы показать свою значимость, и ждет, чтобы расправились ее перья. В паузу между нашими репликами курица успела бы снести яйцо.
– Здесь ли Ресли? – рискнул я.
– Ресли ушла! – всхлипнула девочка. – Ресли увели какие-то люди. Злые люди.
В моем мозгу заметались самые разные мысли, и одна вытеснила все остальные: Нура не покидала меня; в ее отсутствии повинны какие-то люди, а не я! Во мне возрождалась надежда.
– Заткнись! – злобно приказала мамаша. – Нечего рассказывать об этом невесть кому!
Девочка взглянула на меня и покачала головой.
– Он не невесть кто, – склонившись, чтобы лучше разглядеть меня, возразила она. – Ты… Ноам?
Ее слова ошеломили меня. За этим тонюсеньким голоском я различил голос Нуры, она говорила со мной, моя нежная и внимательная Нура.
– Ноам, – трепеща, подтвердил я. – Кто сказал тебе мое имя?
– Писать!
На сей раз я широко распахнул руки, чтобы она прыгнула. Прежде чем мать успела отреагировать, девочка бросилась в пустоту. Когда я прижал ее к себе, она рассмеялась от радости. Ее неповоротливая, запутавшаяся в ветвях мать задыхалась от злобы:
– Я тебе не разрешила…
Я поставил девочку на землю; она резво зашевелила худенькими ножками и исчезла в зарослях. Я развернулся к матери:
– Может, тебе помочь?
– Обойдусь.
Ее резкость успокоила меня: если бы эта глыба, которая сейчас, неловко цепляясь за ствол, ворочалась в ветвях, пытаясь выбраться, обрушилась сверху, как ее дочь, она бы меня раздавила.
Девчушка воротилась, медленно и мечтательно сорвала колокольчик, поднесла его к губам и, хлопая ресницами, посмотрела на меня:
– Это имя, которое она кричала три дня назад, когда те люди уводили ее. Она звала: «Ноам! Ноам! Ноам!» И озиралась – видно, думала, что ты совсем рядом, что придешь и защитишь ее.
Я вздрогнул:
– Кто эти люди?
Позади нас раздался шум падения. Я обернулся: мать, широко расставив ноги, сидела на траве и, довольная, что не провалилась сквозь землю, потирала копчик. Она выкрикнула:
– Чужаки! Они забрали Ресли и все ее вещи. Навьючили на ослов. И удрали.
Девочка потянула меня за руку.
– Одного я уже прежде видела.
– Нет! – рявкнула ее мать.
– Да!