Сорванная маска. Саманта Шеннон
признать: я счастлива от его близости. Страх, что за пару дней мы исчерпаем все темы для разговоров, не оправдался. Иногда наши беседы затягивались глубоко за полночь.
Арктур был умен, чуток, внимателен, умел слушать и метко шутить, хотя его юмор скорее относился к категории спонтанного. Я рассказывала ему о самом сокровенном: о детстве, проведенном с бабушкой и дедушкой на молочной ферме в Ирландии, о «Семи печатях». Мы обсуждали пластинки, выкопанные мною из горы хлама на черном рынке, книги, добытые Стражем в колонии. Арктур поведал мне о событиях, вымаранных Сайеном из учебников.
Он в деталях живописал загробный мир, мне отчетливо представились его величественные здания, вытесанные из радужного камня, города, сверкающие наподобие битого стекла. Представилась река Скорбей, вымощенная жемчужной галькой.
– Река Скорбей? Ну и название. Не загробный мир, а бунтарский оплот.
– Издержки перевода.
Помимо музыки мы оба питали страсть к языкам. Как-то вечером Арктур попросил научить его гэльскому.
– Зачем? – Мы сидели за шахматной доской, и я ждала, пока рефаит сделает ход. – На нем практически не говорят. По крайней мере, на людях.
– Тем более повод выучить.
Партия близилась к завершению. На доске преобладали черные – верный признак, что я вот-вот выиграю.
– После Мэллоуновских восстаний Сайен постарался искоренить ирландский. Исчезли книги, а носителей языка можно по пальцам сосчитать.
Арктур передвинул белую пешку:
– Мне достаточно тебя. И потом, мне давно хотелось овладеть еще одним языком смертных.
– Сколькими ты владеешь?
– Шестью. Английским, французским, шведским, греческим, румынским и сайенским языком жестов.
– Всего лишь? – Я переставила черного ферзя на поле соперника. – Маловато за два столетия. Я прожила в десять раз меньше, а три языка выучила.
– Твое умственное превосходство неоспоримо, Пейдж…
– Ну не утрируй…
– …жаль, на шахматы оно не распространяется. – Белый слон потеснил черного ферзя. – Шах и мат.
Я уставилась на доску:
– Ах ты… засранец!
– Ты следишь только за королем и ферзем. Урок на будущее – нельзя пренебрегать второстепенными фигурами.
Крыть было нечем.
– Твоя взяла. Снова. – Вздохнув, я пожала победителю руку. – Ладно, научу тебя гэльскому, а ты меня – глоссу. Согласен?
– Глосс не предназначен для смертных. Это язык дýхов.
– А полиглоты? – возразила я.
– Полиглоты владеют им от природы, а не постигают в процессе учения.
– Ты меня недооцениваешь. Скажи любое слово на глоссе, а я повторю.
Устав препираться, Арктур издал мягкий, переливчатый звук. Я попыталась повторить.
– Неверно, – оценил он чуть погодя мои потуги.
– Почему?
– Речевой аппарат смертных не приспособлен для глосса. Даже при идеальной имитации звука