Багатур. Валерий Петрович Большаков
вокруг разный суетился, горожане, в основном, да степняки. Хотя различишь не сразу – витичевцы кутались в рыжие и бурые армяки,28 подвязанные кушаками, а кочевники носили тёплые халаты и кафтаны, разве что с запахом на другую сторону – разница невелика. И на лицо похожи были местные – все одинаково черноволосы да черноглазы, разве что степняки поскуластее выглядели, да чуток пораскосее, а ежели мельком глянуть, то не сразу и распознаешь, кто есть кто. Из разговоров в толпе Олег уяснил, что кочевники тут не пришлые, а вроде как свои, хоть и не коренные, – торки, печенеги, берендеи, ковуи. Всех их «чёрными клобуками» прозывали – за войлочные колпаки‑капюшоны. Посмотришь со спины – вроде монах‑черноризец шагает, а как обернётся – лицо загорелое, кострами копчённое, бородёнка в косичку заплетена, а глаз с прищуром, целится будто. Степная порода.
Ну, это, так сказать, гости города, а вот как прикажете хозяев называть? Раньше‑то просто было – тут соседствовали северяне‑русы и южане‑славины. А теперь, триста лет спустя?
Оказалось, что все тутошние – киевляне.29 Не жители града на Днепре, а люд, населяющий Киевское княжество, подданные великого князя, что в Киеве сидит и оттуда правит. Восточней проживали черниговцы, к западу – галичане, дальше на север – рязанцы да смоляне. Разобщённые, чужие друг другу. Друг другу? Скорее уж, враг врагу… Печенег какой‑нибудь, вольный сын степей, был киевлянину ближе, чем гордец‑новгородец или задавака‑суздалец.
– Хватит сидеть, – бодро сказал Сухов. – Слезай, пройдёмся!
– Да ну, – сказал Пончик боязливо, – тут собаки…
– Ну и что? Пинками тех собак!
– Ага! А если укусят?
– Так я ж и говорю – пинками! Пошли.
Олег покинул седло и неторопливо прошёлся по рядам, ведя чалого в поводу. Привязывать его к коновязи он опасался (вдруг уведут?), да и просто захотелось подвигаться, согреться.
«Меховые изделия» удалось купить по дешёвке – не сезон. Сухов быстро переоделся, накинув поверх рубахи кунью шубу, крытую вишневым бархатом‑аксамитом, с откинутым бобровым воротом, и прикрыл голову войлочной шапкой с разрезом спереди.
– Ну как? – спросил он у Пончика.
– Все девки – твои! – ухмыльнулся тот и пригасил улыбку, вздохнул.
– Чего развздыхался? Меряй!
– Может, чего попроще? – неуверенно проговорил Александр. – Денег жалко… Угу.
– Чего их жалеть? Деньги на то и придуманы, чтобы их тратили. Лично я собираюсь ко двору князя киевского, а там по прикиду и встречают, и провожают. Ты со мной или как?
– С тобой!
– Ну так меряй!
И Пончик примерил бобровую шубу, обшитую сукном, и круглую шапку с соболиной опушкой.
– Ну, вот, – оценил Олег, – совсем другое дело.
Рассчитываясь с суетливым торгашом золотыми номисмами,30 Сухов принял на сдачу серебряную гривну и полную горсть мелочи – кожаных кун и векш.31
Приосанившись, Олег проследовал к оружейникам. Народу возле лавок, торговавших доспехами, щитами да
Если выговаривать по тогдашним правилам, то «кияне». Но слово «киевляне» нам привычней.
Византийская золотая монета (3,79–4,55 г, в зависимости от эпохи). Чеканилась с IV века н. э.
Тогдашняя денежная система опиралась на серебряные гривны (49,25 г). Одна гривна была равноценна 25 ногатам, или 50 кунам, или 100 векшам.