Смысловая вертикаль жизни. Книга интервью о российской политике и культуре 1990–2000-х. Борис Дубин
продуктивности – любой! – неизбежно. Даже социальное давление может, хотя и ненадолго, оказать стимулирующее действие, но ситуация равнодушия на творческие способности действует пагубно.
Отсюда потеря значимости искусства, словесности, музыки, кино. Той самой способности, которая была, когда начиналась европейская культура Новейшего времени.
Искусство стремилось, по Стендалю, быть зеркалом, которое несут вдоль дороги, показывая обществу его язвы. Говорить о том, чего в нем нет, а не воспевать то, что в нем силой и кривдой насаждают, поддерживая определенный порядок, равновесие, именно через работу механизмов культуры, которые не позволяют довести возникающие в обществе конфликты до болезненной взрывной стадии. Опосредуют, смягчают, дают возможность и время понять.
Ведь как действует терапевтический сеанс? Что нового может рассказать врач-психоаналитик? Только то, что сам знаешь, но взглянув на себя со стороны.
И так можно выйти из болезненного состояния и контролировать, что как-то смягчает беды и боли. А способность рассказать, проговорить имеет терапевтический эффект. Пока молчишь – болеешь, а рассказываешь – начинаешь потихоньку вылечиваться.
Потеря большого нарратива совпала с некоторыми тенденциями, которые сложились в мировой культуре. Тут нельзя путать. Наши условия не то же самое, что во Франции. Наш нарратив был триумфальный, победный. То, что произошло с Францией или Германией, – совершенно другая история.
Европейское общество перешло в другое состояние, когда заданная в XVII–XIX веках программа культуры уже реализована. Культура общедоступна и в новом состоянии стала для себя проблемой. Надо наново посмотреть на начало, на концы, увидеть, из чего она состоит сегодня.
Получается, что наша ситуация другая?
Мы выходим из состояния государственного принуждения и в известном смысле болеем из-за того, что тоскуем по своей тюрьме. «Он по тюрьме своей вздохнул» (Байрон – Жуковский).
Нарратив никуда не девался, он просто должен быть другой. Трагедия не ушла, она принимает другие формы, уходит в другие типы повествований. Может, в новостные передачи, или документальный фильм, или фотографию.
Трагедия не может сейчас быть высоким общегосударственным жанром, который показывается с лучших государственных сцен государственных орденоносных театров. Но это не значит, что трагедии нет. Она меняет основание, форму, героев. Она грозится отменить хор, потому что хор – это некое единство народного сознания, совести и памяти.
Сейчас ситуация вопросов, а не ситуация, когда все ответы известны и осталось только соревноваться, кто быстрее их выкрикнет, как уверяют нас успешные менеджеры массмедиа.
Мол, какие могут быть большие нарративы, давайте развлекаться, заказывайте концерт, кого хотите видеть в телевизоре. Экран телевизора сегодня в России – экран не столько потому, что он показывает, а потому, что скрывает, экранирует.
Однако это скрытое тоже можно и нужно учиться понимать.
«Осознания