Петербургский сыск. 1870 – 1874. Игорь Москвин

      Направив агента к даме, над которой нависла смертельная опасность, Иван Дмитриевич направил туда же трех переодетых полицейских, чтобы наблюдали за домом. Напрасно они мерзли на морозе, ночь прошла без происшествий, а утром придя на службу, Путилин обнаружил принесенный пакет, в котором лежала сторублевая ассигнация и записка: «Покорнейше прошу передать агенту за беспокойство и усердие». Только спустя месяц полицейский признался, когда вошел в богатый дом он был поражен, что на две персоны сервирован стол.

      – Прошу прощения, Дарья Николаевна, в котором часу может явиться Ваш поклонник?

      – Какой поклонник? – удивилась дама.

      – Да тот, что собирался Вас убить?

      – Не знаю я никакого поклонника! – с улыбкой произнёсла хозяйка.

      – Как не знаете? – остолбенел агент.

      – Я пошутила, сидела в одиночестве, а сегодня праздник, вот и решилась прийти к Путилину разыграть сценку. Сочинила историю. Правдива ли была?

      – А вы часом не актриса?

      – Нет, Бог миловал.

      – Но Вы же могли взбудоражить весь сыск…

      – Что за удовольствие Вам разбираться в шутке бедной женщины. И знаете, – она улыбнулась, – не поверю, что Вам неинтересно находится в моем обществе.

      Возразить было трудно.

      Пороки человеческие. 1871 год

      Весь день тяжелые тучи медленно плыли по небу, только под вечер пошел мелкий моросящий дождь. С улиц и без того пустых начали исчезать последние прохожие, остались только спешащие по делам или возвращающиеся домой, иногда пробегала фыркающая лошадь, понукаемая извозчиком.

      Ванька, посыльный при купце Феропонтове, быстрым шагом, иногда переходящим в бег, спешил выполнить поручение. Обувка промокла насквозь, он чувствовал при каждом шаге неприятную мокроту. На Верейской улице он наткнулся на лежащего на земле человека и грохнулся в лужу, вымочив единственные штаны. На глаза накатились слезы.

      – Ты чего, – только и сумел произнёсти он, шмыгая носом.

      Обидно споткнуться о пьяницу в такой непригожий день.

      – Домой бы шел, – он потряс за плечо лежащего, – дома небось теплее.

      Человек не отвечал, только в распахнувшемся вороте показался глубокий разрез на шее, из которого уже перестала течь кровь.

      Ванька отпрянул и заверещал детским неокрепшим голосом.