Печаль моя светла. Ирина Тузова
тебе метрики на два годочка, будет у ней новый муж и отец для сына, а семья и фамилия прежними останутся.
– Маманя, да ты умом тронулася что ли? – ошалел от такой новости Федька и аж попятился. – Не буду я на ней жениться!
– Поговори у меня! А хозяйство ихнее обширное ты в чужие руки отдать хочешь? Ишь чего удумал, артачится ишшо. Поперек родительского слова прешь? Женишься на ней, вот и весь мой сказ! – мать сверкнула глазами и от возмущения сжала кулаки, готовая в любой момент оттрепать за чуб непокорного сына.
– Тять, ну хоть ты ей скажи! – чуть не плача обратился Федька с последней надеждой.
Отец лишь скрипнул колесами и укатил в глубь двора, волоча за собой наточенную лопату.
– Убегу, – шептал Федька про себя, когда шел к дому вдовой невестки, исполняя родительский наказ. – На фронт убегу, раз метрики подправят. Раз жениться можно, то и воевать, значится, можно.
Клавдия выслушала новость о гибели мужа ровно. В селе быстро слухи разлетаются, и ее припухшие от недавних слез глаза были тому подтверждением. А на скомканные объяснения Федьки о том, что семья ее не бросит, лишь усмехнулась. Значит истолковала намеки верно и сразу поняла, что быть ей теперь мужней женой младшего брата. И то лучше, чем горевать одинокой вдовьей участи. Да и по любви не все тогда женились. Ему сказали – бери, ей сказали – иди, вот и вся любовь. Родители подобрали, родители порешали, так тому и быть.
А вот Настька едва сдерживала слезы, стараясь казаться при этом гордой и независимой – как стемнело Федька вызвал ее в сад.
– Настенка, попрощаться я пришел, – начал он, сурово сдвинув брови.
Только она все равно не видела выражения его лица. Темно было, да и смотрела она в другую сторону, облокотившись о ствол дерева и сцепив за спиной руки. Настя молчала, прикусив губы и боясь вздохнуть, а вместе со вздохом расплескать теснившиеся в груди рыдания.
– Скажи хоть словечко, – не выдержал тишины Федька.
– Попрощаться, говоришь, пришел? Ну прощевай, коли не шутишь, – выпалила Настька, собравшись с силами, чтобы не расплакаться. – Только не пойму я, к чему все это? Я тебе не жена, чего прощеваться то пришел, – ее голос, стальной как струна, резал Федьке слух.
– Люба ты мне. Давно люба. И не врал я, что женюсь на тебе. А тут вона как вышло, – Федька сплюнул, подчеркивая тем самым всю поганость сложившейся ситуации. – А только жить я с ней не буду. Слышь, нет? Я на фронт решил пойти. Утеку сразу, как нас окрутят. В ту же ночь. И в постелю с ней не лягу, и не трону ее. На бумажках пущай женой будет. Ан только на деле не бывать тому. Если погибну, то так тому и быть. А если живой вернусь, разведусь и на тебе женюсь.
– Миленький, родименький, не уезжай, – Настька бросилась к нему и сейчас рыдала на его груди. – Лучше уж с постылой будь, но живой.
– Не хочу с постылой. С тобой хочу. Ты не бойся, Настенка, жди меня. Меня любовь твоя беречь от пуль и смерти будет. Побьем фрицев и вернемся героями, – Федька и сам уже смахивал одной рукой свои слезы, а другой крепко прижимал ее к своей груди.
– Не