Возвращение Орла. Том 1. Владимир Алексеевич Фадеев
Рязань и Нижний, второе – Стамбул, София, Белград, Прага, Берлин, Осло…
– А почему именно так? Чем определялось?
– Конным переходом армии… – и тут выпустил свой сарказм: – Тоже мне Будённые! Конный переход в две тысячи вёрст! Особенно хорошо в Осло – в обход через Хибины? Так это в два раза дальше. Через Балтику – так это только зимой по льду.
А в Стамбул как? Чёрное море не замерзает. В Берлин ещё можно доскакать более-менее по равнине, но в тот же Белград через горы надо лезть, Суворов-то ещё не родился. – Вздохнул. – Да… Для физики, что меня и подкупило, идея неплоха, а для конной географии – чушь.
– У Батыя, наверное, во Владимире авиационный полк стоял, а у самолётов ресурс на две тысячи, – подыграл ему Тимофеич, чтоб вместе посмеяться, но Николаич вдруг посерьёзнел.
– Они, конечно, не физики, но, хоть и плохонькую, но последнюю кальку с настоящего доисторического исторического реактора сняли. И по времени они мелко плавают, Орда для них самый глубокий омут, копошатся в писаной истории, как подёнки на поверхности реки, а мне интересна вся толща и в движении, откуда и куда река эта течёт. А идея, что цивилизации расходились кругами из одного центра, верная. Просто эти их концентрические слои накладывались на давно уже существующую матрицу. Су-ще-ству-ю-щу-ю помимо всех орд и завоеваний, задолго до князей, царей и ханов, воевод и полководцев.
– Помимо? Какая же ещё могла быть сила, кроме княжеской да воеводской?
– Почему – могла быть? Была! И, похоже, до сих пор есть.
– Жреческая?
– Назовём её протожреческой, не путать с церковной. Это она установила законы и порядки на планете, установила и поддерживает их до сих пор. И когда этот порядок нарушится, человечество уйдёт в небыль, земля его скинет. Когда временные власти совмещали свои усилия с этой протожреческой матрицей, возникали империи. Начинались смещения – гибли.
– А что за матрица? Опять тайна? Это человеческое? Если человеческое, то чем отличается от княжеской и ханской?
– Всё человеческое. Не отличается ничем и – всем.
– Как?
– Как графит и алмаз. Вся эта историческая броуниада, князья, цари, полководцы – графит, слой за слоем стирается временем, след остаётся, но недолгий – так, угольная пыль. А есть ещё кристаллические человеки, им не до войн и уж не до славы и богатства, у них серьёзные дела, и алмазная борозда сквозь череду эпох.
– Святые, что ли?
– Типа того.
– Кто же и когда твой реактор загрузил? Бог?
– Ну, может и не сам…
Потом удивил дозиметрист Алексеев. То есть удивил-то Коля, влетел как-то в пультовую и, словно новость о запуске человека на Марс, выпалил:
– А Семён-то, Семён издал всё-таки книгу! Стихов!
– Какой Семён? – удивился Тимофеич и, пока Коля вытаскивал из кармана халата застрявший там томик, перебирал известных поэтов с этим именем. – Липкин? Надсон, Гудзенко?
– Ещё скажите – Кац! Какой Семён – наш Семён, Юрка Алексеев! – И положил на пульт