Vobis parta. Артём Соломонов
тебя, мой августейший император! – воскликнул Марцеллин, начиная подниматься.
– И я тебя приветствую, мой друг! Не вставай… – благосклонно ответил Юлиан. – Знаешь, хоть я и питаю неприязнь к галилеянинам… – вдруг изменившись в лице, продолжил он, – но не менее омерзительны мне пороки и самих римлян… Пороки Калигулы и Нерона, всё это кровавое месиво, бесконечные пьяные оргии с извращениями, происходящими в амфитеатрах Рима! Поверь, я способен оценить аскетизм философа или поэта… Помнится, Вакхилид говорил: «как искусный художник придаёт красоту лицу, так и целомудрие придаёт очарование жизни, связанной с высокими целями».
Но остались ли ещё среди нас мужи, обладающие подлинной добродетелью? Остались ли такие девы, что в чистоте своей не уступают нимфам или этим птицам, кормящимся с твоих рук?!
– Мой Август, а если я отвечу, что да? – заявил Марцеллин.
– И кто же?
– Моя племянница Ливия.
– Она из патрициев?
– О, мой Август, она патрицианка в высшей степени, хоть и греческого происхождения, впрочем, как и я.
– А где же она, обманщик? И почему я до сих пор её не видел?
Тем временем немой Евгемер неторопливо внёс на золотом блюде кисти тёмного сочного винограда.
– Моему императору было, мягко говоря, не до этого… – взяв одну виноградину, проговорил писатель. – Он был занят новыми реформами! А потом она живёт в Антиохии, откуда родом и я сам. В последний раз мы с ней виделись два года назад, когда я приезжал поддержать свою старшую сестру Деметрию. Её муж погиб на войне в Персии. Тогда Ливия, надо сказать, была довольно юной, а сейчас ей четырнадцать или около того… А совсем недавно до меня дошли слухи, что родственник погибшего супруга моей сестры намерен просватать её за какого-то богача. Ох, не знаю, к чему это приведёт! Она же такая праведная!
– Да, знавал я некогда одну праведницу… – тихо, с горечью произнёс император, устремив померкший взгляд вдаль. – Правда, она тоже была из галилеян!
– Ты говоришь об августейшей императрице Елене?
Юлиан не ответил. Он просто отвернулся и застыл, упёршись о желтоватую рифлёную колонну.
– Супруга моего императора была образцом женской добродетели… и она его любила… – продолжил писатель, сочувственно глядя ему в спину, в то время как до одури шумные птицы по-прежнему клевали зерно с его тёплых ладоней.
Юлиан вспомнил первую встречу с Еленой. Это произошло в ноябре 355-го, когда он был призван к её брату – императору Констанцию – и назначен его новым Цезарем. Впервые он увидел её в соборе Святой Софии, залитую бледным мерцающим лучом, который пробивался с высоты витражного стекла. Она стояла пред ликом Богородицы в жёлтом, рифлёном, как греческая колонна, одеянии: её лицо казалось не то чрезвычайно строгим, не то ангельски прекрасным, глаза были сомкнуты, длинные чёрные ресницы опущены вниз, а ладони благообразно сложены в молитве.
А уже через четыре дня они были в Милане. Юлиан вспомнил их свадебную церемонию: