Калинов мост. Алексей Гравицкий
Однако волшебная сила денежных знаков быстро сделала свое дело.
Кому какая разница во что ты одет, если ты платежеспособен. Может, тебе нравятся пузыри на коленках и возбуждает запах дешевого алкоголя.
Шикарный номер был настолько огромен, что мог поразить самых взыскательных клиентов. Кот вошел по-звериному опасливо. Неторопясь обошел двухкомнатный люкс, принюхивался и фыркал. Наконец выдал свой вердикт:
– Стрранные палаты.
– Привыкнешь, – пожала плечами старуха.
Кот безразлично посмотрел на спутницу, скинул драные кроссовки и взобрался на диван. Старуха встала напротив, скрестила на груди крепкие не по-старушечьи руки.
– Ты что-то помнишь?
– Я помню, что был зверррем, – утробно рыкнул оборотень.
– Хорошо, спрошу по-другому. Ты знаешь что-то о мире, в котором мы сейчас живем?
– Я знаю, что был зверрем, – глухо повторил Кот. – Я очень долго был зверррем.
– Хорошо, – кивнула старуха. – Завтра поговорим серьезно. Тебе придется много узнать. Ложись спать.
Поворачиваться спиной к тому, кого сотни лет держала в зверином теле было боязно, но она поборола страх. Если сейчас не расставить точки над и, не определиться в отношениях с оборотнем, то потом можно даже не пробовать сделать что-то вместе.
Сзади уркнуло. Старуха остановилась в дверях, повернула голову.
– Что хотел?
– Василиса, – едва слышно произнес Кот. – Что с ней?
– Умерла, – тихо отозвалась старуха. – Как я тебя в зверя обернула, так чахнуть начала. А через год где-то пошла до реки и не вернулась. Утопла.
Кот издал странный гортанный звук, словно все еще был зверем, словно этого зверя медленно резали по живому. Старуха сглотнула.
– Ты за то меня столько лет зверррем, – не то спросил, не то сделал вывод оборотень. – А теперь что же, понадобился?
– Понадобился, – честно ответила старуха.
– Зачем я тебе, старррая?
– Не мне, – отрезала она. – Спи. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим.
И решительно вышла.
Сон долго не шел. Ночь колола глаза, а когда забылся стало вдруг удивительно светло.
Вокруг был лес. Родной и понятный. Под ногами мягким ковром лежал мох. Пахло прелостью. Вокруг ровными розовато-коричневатыми стволами уносились вверх огромные сосны. Там, куда не достать, если ты не бог и не птица, сплетались лохмато-зелеными рвано-колючими ветками. И сквозь это сплетение ровными величественными потоками лился приглушенный свет. Серебрилась в этом свете тоненькая, но, казалось, вечная ниточка на которой озадаченно болтался паучок.
Он вдохнул в себя этот лес, этот свет. На миг показалось, что сам стал светлее. Взгляд оторвался от паучка побежал по раскинутому по мху золоту волос. Опустился ниже, впитал милое и такое родное лицо. И знал то ее всего ничего, а такое родное, словно знаком был с этой женщиной вечность.
– Вася, – услышал будто со стороны свой мурчащий голос.
Она улыбнулась. Ясно,