Нострадамус. Мишель Нострадамус
мне остается одно-единственное великое дело, которое меня занимает целиком. Увы, единственное важное дело, которое мне осталось. Ибо что значат все остальные дела по сравнению с этим.
Эджворт рассказывает, что случайно разговор перешел на герцога Орлеанского, и король оказался очень хорошо информированным о роли, которую герцог играл в вынесении ему смертного приговора. Он об этом говорил без горечи, больше с жалостью, чем с гневом.
– Что я сделал моему кузену, – сказал он, – что тот меня так преследует. Он больше достоин жалости, чем я. Мое положение, без сомнения, печально, но. если оно было бы еще хуже, я, безусловно, не хотел бы быть на его месте.
На этом разговор между священником и смертником был прерван комиссарами, сообщившими королю, что семья его сошла из верхних камер тюрьмы вниз. При этом известии король весь оказался во власти волнения и выбежал из комнаты. Эджворт, оставшийся в кабинете, свободно мог слышать голоса, и он невольно стал свидетелем сцены, где смертник говорит свое последнее прости близким, остающимся жить.
В течение четверти часа продолжались душераздирающие крики, которые, наверное, были слышны за стенами башни. Король, королева, маленький принц, сестра короля и его дочь – все жалобно плакали одновременно, и их голоса смешались. Наконец слезы прекратились, ибо не осталось больше сил их лить. Тихо и довольно спокойно началась беседа, продолжавшаяся около часа. Король после этого немедленно возвратился к священнику в состоянии глубокого волнения. Эджворт остался наедине с королем до глубокой ночи, но, заметив усталость своего собеседника, предложил ему немного отдохнуть.
По приказанию Людовика священник прошел в маленькую клетушку, где обыкновенно спал королевский слуга Клери, отделенную перегородкой от комнаты короля. Оставшись один со своими мрачными мыслями, Эджворт слыхал, как король спокойным голосом отдавал приказания к завтрашнему дню слуге Клери, оставшемуся сидеть, молясь всю ночь, у постели короля.
В 5 часов утра Людовик проснулся. Немного времени спустя король послал за священником, с которым он провел в беседе около часа в том же кабинете, где они встретились накануне. По выходе из кабинета Эджворт увидел посередине комнаты сделанный из комода алтарь. Король выслушал обедню, преклонив колена на голом полу, без подушки, и принял причастие. Затем священник оставил его одного.
Вскоре король снова послал за священником, который при входе в комнату нашел Людовика сидящим у печки, около которой он с трудом мог согреться.
Занималась утренняя заря.
Уже во всех кварталах Парижа звучал бой барабанов. Эти необычные звуки очень ясно были различимы сквозь стены башни, и Эджворт признается в своих записках, часть которых он, вероятно, писал в Митаве, что эти звуки внушили ему ужас.
Вскоре кавалерийские части вошли во двор Тампля, и сквозь стены тюрьмы можно было ясно различить голоса офицеров и лошадиный топот. Король прислушался и сказал хладнокровно: «Они как будто