Жених по объявлению. Виталий Кирпиченко
и записать, что еще может случиться, – неуверенный, родной голос. – Он здоровенький у нас!
– Управимся с работами и свозим. Сейчас каждый день год кормит. Или когда задождит, свозим.
– Нонче дождя было мало, если только осенние пойдут.
– Спину всю ночь ломило, может, к дождю.
– Тучи все небо обложили с утра, думала, что-то будет, а потом к обеду развиднело.
– Время подпирает, успеть бы картошку без грязи выкопать.
Слышу тяжкий вздох.
– Кто ж ее копать будет. Дети малые, и я не могу еще…
– Не такие они и малые, и тебе надо через не могу. Жрать-то что-то надо целый год.
– Завтра начнем потихоньку, – соглашается мама, и мне ее становится жалко. Хочется крикнуть ей, чтобы она возразила отцу, да не знаю как. Я напыжился, но это вылилось совсем в другое.
– Серун! – небрежно бросил отец и хлопнул дверью.
– И никакой я не серун, скажи, а хороший здоровенький мальчишка, – заворковала мама, меняя пеленки. – Я, скажи, буду трактористом или летчиком, тогда, скажи, узнаешь меня…
Хлопнула дверь, затопали тяжелые сапоги. Сердитый голос:
– Маленький, а вонючий! Что будет, когда вырастет…
– Человеком будет! – Голос мамы крепчает, и меня это радует.
Мне уже три месяца. Я знаю каждый сучок на потолке, каждую трещинку на темном бревне стены. Слышу какую-то непривычную суматоху в избе, громкие торопливые разговоры. Меня обмотали во что-то толстое и тяжелое. Понесли куда-то… Резкий свет ударил по глазам… Дышать мне трудно, холодный воздух закупорил глотку. Скрип саней, покачивание и потряхивание меня не беспокоят, а даже как-то успокаивают, убаюкивают. Под этот скрип и покачивание я уснул. Долго ли я спал, не знаю. Проснулся от новых звуков. Дверь скрипела не так, как наша, и половицы стонали глухо, натужно, презрительно к ходокам из сел и деревень.
– Покажите, что у вас? – Голос чужой, сухой, безразличный.
– Сын, – отвечает мама. Отвечает не своим, а каким-то испуганным голосом.
– Сколько ему?
– В сентябре ему… родился…
– Число?
– Какое число? – не понимает вопроса мама.
– Какого числа родился? – Нервный, недовольный голос.
– А-а, это… На Сдвиженье. Утром. И снег когда…
– Я что, должна знать, когда было ваше Сдвиженье со снегом?
– Двадцать седьмого, – вступает отец, но голосом, мне сдается, чужим. Приторным. Угодливым.
– Имя?
– Кого? – опять не понимает мама.
– Вашего сына. – Опять тяжелый вздох регистраторши: «Ох, уж эта деревня!»
– Ванька, – отвечает отец. Поправляется: – Иван.
– Нет! – возражает мама, к моей радости, и не потому, что я не хочу быть Ванькой, а потому, что мама возразила. Да еще как возразила!
– Какое?
– Не Ванька! – от волнения мама заикается. – Это… как его… Как Чкалов… Летчик.
– Валерий, что ли? – в голосе неприкрытое удивление.
– Да, он. Валерий!
– Вы согласны? – это к