Жених по объявлению. Виталий Кирпиченко
Впереди долгие летние каникулы! Я бегу домой со смешанными чувствами: мне радостно, что наконец-то я свободен, и горестно от того, что придется показывать дневник отцу и выслушивать его упреки. Говорить, что дневники Суповна не заполнила, что потом заполнит, уже не хотелось. Не хотелось враньем портить праздник.
– Ну, чем порадуешь на этот раз? – спросил отец, почему-то раньше времени оказавшийся дома.
– Не знаю, – промямлил я в ответ.
– Что не знаешь?
– Ну, это… не знаю, как…
– Давай сюда дневник, – протянул отец мосластую, в пятнах смолы, руку.
Сунув, как в расплавленный свинец, руку в портфель, я достал дневник, подал его отцу, не ожидая ничего хорошего.
– Так, – сказал отец, листая страницы дневника. – Три, три, пять, пять, три. Поведение удовлетворительное. – Отложив в сторону дневник, посмотрел на меня внимательно и сказал: – Эти три, три, три можно было получить и не заходя в школу. Убрал из-под свиней навоз, сел, почитал книжку, и ты уже знаешь на три, а то и на пять. Тут же пальцем о палец не ударил по дому – и одни трепаки! Может, головка не та? Может, покрасить ее в черный цвет, и тогда она думать научится? Может…
«Лучше бы выпорол, как тогда, и дело с концом, – определил я себе наказание за неудачный первый учебный год. – Я и штаны вторые заранее пододел».
Отец выпорол меня один раз и, как я считаю, ни за что. Мы с Васькой решили попробовать вкус табака на их сеновале. Сеновал сгорел, а нам досталось по полной. Теперь я знаю, что курить на сеновале нельзя! Теперь, как только кто заговорит о куреве или пожаре, у меня проявляются красные полосы на ягодицах.
– Есть в вашем классе кто-нибудь еще, кто хуже тебя школу закончил? – пытал отец.
– Гошка Власов и Васька. У них все трояки, – поспешил я с ответом.
– Да ты что? А ты, конечно, молодец, ты у нас третий от заду? В тройку лучших попал!
Лучше промолчать, хотя и у Мишки Криулина и Федьки Маркова почти одни трояки.
– Соседи будут спрашивать: как ваш сын школу закончил? Что мне им отвечать, подскажи. Может, сказать, что больной? Или что все хозяйство в доме на твоих плечах? Дрова из лесу возил в самую стужу, воду в кадке на санках возил из проруби? В стайке чистил и прибирал? А? Что мне им говорить?
Отец распалялся. Глаза его сузились до щелочек и казались холодными, как изо льда.
– Я исправлюсь, – сказал я привычное слово, сам не веря в это.
– Горбатого могила исправит, – сказал отец, тяжело вздохнул, встал и вышел.
Глянув на дневник, как на ядовитую змею, я подумал, что нехороший человек придумал его.
Лето выдалось сухим и жарким. Я пропадал на речушке днями напролет. Даже на обед не хотелось прибегать. Да и особой нужды в этом не было. Колхозный огород с морковкой, репой, турнепсом, капустой рядом. Руку протянул – и у тебя сытое брюхо. Зато все время твое! Загар с илом зачернили кожу так, что трудно понять, какого ты роду-племени. И когда у машины спустило колесо и мы оказались тут же, то шофер долго разглядывал мою шею, а потом спросил, почему я не мою ее.
– Она