Шекспир мне друг, но истина дороже. Чудны дела твои, Господи!. Татьяна Устинова
ужинать ни за что не согласится, так мы ее в ковер завернем и доставим.
– Ты бы с ней… поосторожней, Георгий Алексеевич, – посоветовал Максим, поднимаясь из-за стола. – Сам говоришь, она деликатная и книжек много читала. Ты действуй, как в книжках написано.
– Смеешься? – осведомился сосед, но Озеров и не думал смеяться!..
Он уже обо всем догадался – о любви и не-любви, о совпадениях и не-совпадениях, о попытках защитить и помочь, и о том, насколько они неуклюжи, догадался тоже. Он понимал, что ничего не выйдет из этих попыток – Ляле слишком дорога ее книжная трагедия и ее придуманный герой, она ни за что не захочет с ними расстаться ради простой, земной, примитивной жизни и румяного деятельного соседа!..
…У вас правильная любовь? Настоящая?
Что более правильно – книжная трагедия или простая жизнь? Кто более настоящий – длинноволосый небритый гений или румяный сосед?..
– Стой, куда! Мы сейчас через калитку пройдем! Еще родители наши тут калитку устроили, чтоб к соседям быстрей попадать. Отец, бывало, ведро яблок наберет и соседям на крыльцо поставит. У них сад поменьше нашего, и яблони все осенние, ранних нет. Угощали.
Свет в Лялиных окнах не горел, только над крыльцом светила желтая лампочка.
– Наверняка на диване лежит, – пробормотал Георгий. – Она теперь почти все время так. Придет с работы, ляжет и лежит…
Дверь оказалась заперта.
– Что это она? Заперлась! Сроду мы двери не запираем!.. Или это она от меня? Я ей в прошлый раз говорю – на замок закроешься, так я в окошко влезу, долго ли!.. Ляля! Открывай! Открывай, соседка!
И загрохотал кулачищами.
А Озеров вдруг забеспокоился. Что-то его насторожило – то ли безмолвие и чернота дома, то ли свет единственной лампочки, показавшийся тревожным, то ли следы на дорожке, которую равномерно засыпал снег. Их было много, как будто Ляля приходила и уходила несколько раз!.. Или еще кто-то приходил и… уходил?
– Открывай, Ляля! Заснула ты, что ли?..
– Что-то не то, Георгий Алексеевич, – сказал Максим быстро. – Подожди, не грохочи.
Содрав с головы капюшон, он припал ухом к замочной скважине и прислушался. Ему показалось, что изнутри доносятся слабые потрескивания.
Кажется, сосед тоже расслышал, потому что спрыгнул с крыльца и побежал вокруг дома, увязая в снегу. Он добежал до лавочки, вскарабкался на нее, локтем высадил стекло, закрывая от брызнувших осколков лицо шапкой, и зашарил с той стороны в поисках шпингалета. С силой дернул раму раз, другой и, когда она распахнулась, прыгнул в темный дом.
– Ляля!
Вдалеке что-то светилось веселым оранжевым светом.
Расставшись с приезжим режиссером и соседом Атамановым, Ляля зашла в дом и постояла, прислушиваясь к привычным звукам. Шумел котел отопления, и в подполе что-то шуршало – не дай бог, мыши завелись!.. Ляля пристроила на вешалку платок и пальто, мокрые от снега, один о другой стянула башмаки и, не зажигая света, прошла в комнату и легла на диван.
Повезло, что Егор отвлекся на режиссера.