Глашатай. Светлана Метелёва
не выдержал —поднял Джамала на руки. Асет быстро достала из кроватки оружие, повесила обратно на стену. На руках у Ахмада малыш успокоился и, по-прежнему не открывая глаз, схватил в ладошку отцовский указательный палец. Он еще вздрагивал – но, кажется, засыпал.
Асет боязливо взглянула на мужа. Что он думал? Что чувствовал? Огорчен? Удивлен, расстроен? Она не могла понять.
– Может, врача позвать к нему? – робко предложила женщина.
Ахмад уложил ребенка, задернул штору, тяжело сказал:
– Посмотрим. Ложись спать.
Глава третья. Решение
1993 год, Чечня, село в Шатойском районе
Ахмад не перебивал и не переспрашивал. Гость говорил неторопливо, сдержанно, но временами в голосе его звучала настороженность и горечь. Все, что слышал сейчас Ахмад, не было новостью. О том, что происходило в Грозном, он знал очень хорошо. Не было дня, чтобы мужчины села не собирались у магазина – у каждого внизу, на равнине, были родственники, знакомые, друзья, а значит – не было недостатка в рассказах, правдивых и не слишком.
Ахмад приходил сюда каждый день – но в разговоры не вступал, молча слушал; даже когда его уважительно спрашивали, мол, а ты что думаешь, ни слова не говоря покачивал головой и возвращался домой.
Молчал он и сейчас. Асет принесла чай, беспокойно глянула на мужа, ушла. Сыновьям Ахмад разрешил только поприветствовать гостя – и тут же отправил обоих по делам. Не для их ушей все это. И так – слишком много разговаривают. А теперь, когда из Грозного приехала дочь, еще и бабы стали чересчур говорливы. Парламент, Ичкерия, конституция – не нужно это женщинам, мужские это дела.
Гость поставил чашку на стол, произнес после паузы:
– Я жду ответа, Ахмад.
Ахмад тяжело встал, подошел к двери, позвал жену.
– У нас разговор важный. Проследи, чтобы не мешали. Никто, понимаешь?
Асет кивнула головой: да, поняла. Никто не войдет.
…Во дворе играл мальчик. Привязал к веревке какую-то штуку, вроде мешочка, набитого камнями. Волочил веревку по земле, представлял, как ловит рыбу. Увидев Асет, улыбнулся, потом замер – и снова принялся играть.
– Море волнуется раз. Море волнуется два. Брррр… Ла-ла-ла…
Джамал пел – слова для игры подхватил у Хеды; это она рассказала, как играют в Грозном ребята. Компания была ему не нужна – хватало веревки и песни.
– Море волнуется раз… Брр… Море волнуется два – ла-ла-ла…
Теперь он раскручивал веревку вокруг себя, переступая с ноги на ногу и потихоньку поворачиваясь, описывая круг.
– Осторожней, – попросила Асет, – и сам упадешь, и уронишь что-нибудь еще, отец заругает…
Ни разу за одиннадцать лет Асет не пожалела, что муж решил усыновить найденыша. Но в глубине сердца понимала: чужой. Для всех – неродного отца, неродных братьев, соседей и друзей. За прошедшие годы внешность мальчика поменялась: волосы и глаза потемнели, кто-то даже однажды назвал его «ингушонок»: вроде