Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская
то разные, наверное… – Платон отхлебнул остывший кофе.– У нас красивый вид из окна…
– Чего? – не поняла Цезия Третья.
– Говорю, красиво весной. Я бы хотел умереть весной. Смотри, как красиво! Вроде зима уже позади, земля отмёрзла. Всё цветёт… Дальше и смотреть не на что.
Цезия обернулась.
– Ну, а с премьерой, что?
– Что… что… Репетируем. К сентябрю осилим. Новый сезон… Спектакль будет бомба.
– И ты что? Там реально будут вашу Кузю убивать?
– По пьесе да… Но мы ещё думаем, как это будет. Вообще она не хочет трупиком прикидываться. Ты же знаешь… Она просила вырезать место, где её закалывают и переписать заново.
– И что? Анжелка не может переписать? Она же талант. Ты читал ее «Записки последней тирании»? Мне понравилось. Правда, я ни хрена не поняла много слов. Но она же завлит… Ей нормально быть умной. Ты читал, нет?
– Ты не задавай мне тупых вопросов. Естественно, я читал! А кофе остыл и превратился в « оно»
Платон потянулся к сигаретам.
– А… а… ты чего, сиги мои скурила?
– Тебе всё равно уходить. Скурила… Я просто против, что ты все время играешь каких – то упырей. У меня вообще предубеждения по этому поводу, ну, ты знаешь… И вообще, Нерона должен играть ты. Только ты. Т ы даже внешне на него похож!
– Тихо! – сказал Платон и замер над пустой пачкой сигарет.– Это не мне решать. Да, я бы так сыграл… что… Но не знаю. Пока не знаю. Погоди ты… Это что за звуки…
– Чё?
– Что за вой?
– Это из двести шестой инсулы. Это младшая соседка поёт.
– Чего? Она поёт? Она «призрака оперы» поёт. Вот смех!
– Смех… а ты не знал, что она поёт, когда все на работу уходят?
– Маньячка.
– А как они Меладзе по выходным врубают, это нормально?
Платон кинул пачку на стол.
– Ты… пленница гнезда Октавиана, лети в ту бездну, из которой мне не выбраться с рожденья.
Цезия Третья выключила воду и медленно склоняясь и выпрямляя жирное, короткое тело стала составлять тарелки в посудомоечную машину.
– Ты псих, тебе лечиться надо.– сказала она, гоняя во рту косточку от оливки.
Цезия Третья любила средиземноморскую кухню.
Платон вздохнул, проехав стулом по кухонной плитке, встал и ушёл в душ. Там она хотя бы, не лезла к нему.
…
Кузя, решив поставить спектакль об Агриппине Младшей и её отношениях с Нероном не учла самого главного.
Искусство это провидение. И то, что подвластно сделать ему, иногда сам человек не осознаёт.
Как ничтожество сможет вынести тяжесть величия? Тем и страшно ничтожество, дошедшее до самого края возможного величия, до самого пика его.
У Кузи не было детей, все её дети – актёры вынужденно терпели сомнительную радость этого ложного родительства.
Но никуда не могли бежать.
И она скучала дома.
В конце