Как я стал Богом. Путь в Эдем. Анатолий Агарков
в котелок.
– А можа я неразбавленный пью.
– Выдавай Надюха по флакону.
– Допиваёте бульён, и ларисок дожирайте.
– Пускай флакон по кругу и котелочек – на занюх.
Кащеевна, едва не лишив головы, затащила мой торс на своё бедро.
– Хтой-то тебя так?
– Упал.
– Сейчас залижу – как на собаке заживёт.
И она принялась вылизывать царапины и ссадины моего лица.
О, господи! Я закрыл глаза. Опять этот запах. Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти. Запах её рта.
– Будешь?
Открыл глаза – Кащеевна пристраивала пузырёк к моим губам.
– Средство для очистки ванн? Нет.
– Что ты понимаешь! Надо в рот набрать глоток, а потом запить – мягше бражки пройдёт.
Надя продемонстрировала культуру пития убойного напитка – крякнула, дыхнула, помотала головой.
– Прошла. Выпей, дуралей, веселее станет.
Реплики от костра:
– Смотри, как она его ласково – дуралей. Чует сердце, свадьбе быть.
– Сейчас мы её и забацаем. Уч-Кадушка принимай поповский сан.
Густой бас бородача отразил бетонный потолок:
– Венчается раба Божья Надежда рабу Божьему – Слышь, как тебя? Не помнишь? – рабу Божьему Звезданутому. Аминь.
Четыре глотки прогудели:
– Ами-инь.
– Да целуйтесь вы, черти! – басил Уч-Кудук, грозя дымящимся поленом. – Зря, что ль машу кадилом?
Увидев щербатый Надюхин рот, в страхе закрыл глаза. О, Господи!
– С таким не интересно – квёлый он, как жмурик, – отступилась новобрачная. – Надо его напоить.
Какие вопросы? Мне тут же протолкнули в рот горлышко пузырька, едва не выдавив зубы. Забулькала жидкость, задёргался кадык, пропуская её внутрь.
– Пей, буржуй, халява. Завтра нас коньячком угостишь.
– Вот, зараза, полфлакона оприходовал и не поморщился.
– Пустите-ка его – посмотрим, пробрало али нет.
Меня поставили на четвереньки. Я только помотал головой, давя отрыжку, а она хлынула изо рта жидкостью для очистки ванн.
– Вот зараза, всё добро в пыль. Не давайте ему больше.
Меня оставили в покое.
Я прилёг, пытаясь привести в порядок мысли – осознать, что имею, что могу противопоставить этой банде спившихся отбросов в защиту своей чести, достоинства и самой жизни. Но достал-таки ректификат – головка моя поплыла, поплыла, вальсируя, не давая сосредоточиться на главном. Чушь полезла всякая, философская – ну, прямо к месту.
Через всю мою сознательную жизнь проходила красной нитью женская тема. У меня не было приятелей кроме виртуального Билли. Папашка бросил нас, и было время, когда я его ненавидел, потом жалел, но никогда не уважал, не гордился, не брал в пример для подражания. Дед был суровым человеком и, как оказалось, весьма жестоким и коварным – мы стали врагами. Патрон давал отеческие советы, но чаще прислушивался к моим, профессиональным. Так уж получилось, что жизнь