Счастье момента. Анне Штерн
всех вокруг. Ты невыносима.
Вильгельмина кисло улыбнулась.
– Я прощаю тебе эту грубость, поскольку вижу, что ты устал. Но помни, Феликс: я желаю тебе только добра! Недовольные посетители не скажут правду тебе в лицо, как это сделаю я. Они просто уйдут и больше никогда сюда не вернутся. – Она величаво выпрямилась. – А теперь передай повару, что я хочу яйца, сваренные ровно за шесть с половиной минут. Белок должен быть твердым, а желток жидковатым. Понял?
Феликс прикусил язык, чтобы сдержать вертящуюся на языке резкость, и кивнул.
– Погоди минутку, – велела Вильгельмина, схватив сына за рукав. Он опустил взгляд и почувствовал отвращение при виде ее темно-красных ногтей.
– Да?
– У меня для тебя кое-что есть.
Вильгельмина порылась в своей дорогой сумочке и вытащила оттуда фотографию.
Феликс мысленно застонал. Он подозревал, что сейчас произойдет.
– Полно, матушка, не нужно, – отмахнулся он.
Но сопротивляться было бесполезно.
– А я думаю, что очень даже нужно! Или я чего-то не знаю? Ты кого-то встретил? Достойную девушку, я надеюсь? Ты ведь знаешь, что сведешь меня в могилу, если притащишь домой какую-нибудь горничную или официантку?
– Не переживай, у меня никого нет.
Вильгельмина фыркнула.
– Из-за этого я и переживаю! Ты что, хочешь остаться на старости лет один? Тебе пора задуматься о семье! После тебя кафе должно перейти к следующему Винтеру! Вот, взгляни.
С этими словами она сунула Феликсу под нос фотографию, на которой была изображена девушка с длинными светлыми кудрями, курносым носом и улыбкой, которую он с неохотой признал неотразимой.
– Кто это?
Заметив интерес Феликса, матушка торжествующе улыбнулась.
– Это, мой дорогой, Хелена, дочь купца Штольца из Шарлоттенбурга. Ей двадцать лет, она не замужем и имеет безупречную репутацию. Ее родители очень хотят, чтобы Хелена познакомилась с порядочным и трудолюбивым молодым человеком. Таким, как ты.
– Меня печалит твое неверие в мои силы. Подожди немного, и я сам найду себе спутницу жизни.
Вильгельмина презрительно рассмеялась и убрала фотографию обратно в сумочку.
– Неужто ты до сих пор страдаешь по этой своей Хульде? Бедняжка останется старой девой. К тому же она никогда тебя не любила. Она и не может! Девчонка явно больна на голову, с такой-то наследственностью! Спятившая мать, сбежавший отец… Такие, как она, вечно норовят уклониться от ответственности! Нет, нашему семейству такая родня не нужна. Мы, немцы, должны сохранять свою нацию, а не разбавлять ее чужой кровью.
– Довольно! – прошипел Феликс и отвернулся. С него хватит. До чего же ему осточертел матушкин ядовитый язык без костей! Но больше всего Феликс злился, что она озвучила его тайные мысли – ведь сам он не раз кипел от гнева, думая о Хульде, и винил во всем ее непостоянный характер, ее болезненный страх перед близостью…
– Завтра