Тайна Клумбер-холла. Артур Конан Дойл
его друзья».
Мы с сестрой по опыту знали, что уж если отец начинает подтверждать свое решение цитатами из сочинений персидских поэтов, то уже ничто не может ослабить его решимость претворить намеченный план в жизнь. И точно: к полудню у дверей стоял фаэтон, в котором отец восседал, облаченный в видавший виды костюм и новенькие перчатки для верховой езды.
– Забирайтесь же сюда скорее, дорогие мои, – воскликнул он, бодро щелкнув хлыстом, – и давайте-ка докажем генералу, что у него нет никаких оснований стыдиться своих соседей!
Увы! Чем дальше забираешься ввысь в своей гордыне, тем болезненнее оказывается падение. Нашим откормленным лошадкам в начищенной до блеска упряжи не суждено было произвести в тот день впечатление на жителей Клумбер-холла, несмотря на все наши честолюбивые устремления.
Мы уже доехали до главных ворот и собирались выйти, чтобы их открыть, когда наше внимание привлек огромный деревянный плакат, прикрепленный к одному из деревьев таким образом, что невозможно было проехать мимо, не заметив его. На светлой поверхности доски очень крупными черными буквами была начертана следующая гостеприимная надпись:
Какое-то время мы сидели в полном молчании, изумленно уставившись на это объявление. Затем мы с Эстер, позабавленные абсурдностью надписи, разразились хохотом. Однако отец наш, разворачивая фаэтон, сурово поджал губы, и на челе его явно сгущались тучи. Я прежде никогда не видел, чтобы этот добрейший человек выходил из себя, и я убежден, что гнев его вовсе не являлся результатом пробуждения такого мелочного чувства, как оскорбленное тщеславие, – нет, скорее его обидело неуважение, выказанное лэрду Брэнксома, чьи интересы он представлял.
Глава 4
О молодом человеке с седыми волосами
Если я и принял близко к сердцу обиду, нанесенную нашей фамильной гордости, чувство это было преходящее, одно из тех, что довольно скоро изглаживаются из памяти.
Так случилось, что на следующий день после описанного выше эпизода я проезжал тем же путем и остановился, чтобы еще раз взглянуть на этот оскорбительный плакат. Я стоял, разглядывая надпись и гадая, что же могло толкнуть нашего соседа на столь возмутительный поступок, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Я увидел милое девичье личико, с любопытством выглядывающее в просвет между стоек ворот, а затем белая ручка взметнулась вверх, призывая меня приблизиться. Когда я подошел ближе, то увидел, что это та самая юная леди, которую я уже видел в экипаже генерала.
– Мистер Уэст, – проговорила она быстрым шепотом, нервно оглядываясь по сторонам, как будто боялась чего-то, – я хотела бы извиниться перед вами за то оскорбление, которое получили вчера вы и ваша семья. Мой брат как раз находился на подъездной аллее и всё видел, но он не волен вмешиваться. Я вас уверяю, мистер Уэст, что если эта омерзительная надпись, – она указала на плакат, – вызывает у вас чувство досады, то нам с братом она куда как более неприятна.
– Ну