Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны. Кэтрин Грейс Кац
шконок, но их всё равно не хватало, и спать трудящимся приходилось посменно{1}.
Кэти и её отец У. Аверелл Гарриман, посол США в Советском Союзе, на днях прибыли из Москвы, где прожили перед этим пятнадцать месяцев. Планировали добираться по воздуху, поскольку и так лишь десять дней оставалось на окончательную подготовку к одной из наиважнейших за всю войну конференций, но погода установилась нелётная. Не дождавшись, они отправились поездом. Трое суток тащился поезд, путь лежал среди разбомбленных сёл и вытоптанных полей, к которым Кэти, впрочем, вполне успела привыкнуть за минувшие месяцы. Каждая станция за окном – в руинах. «Бессмысленное разрушение – это нечто ужасающее», – писала Кэти в Нью-Йорк своей бывшей гувернантке, а теперь подруге Элси Маршалл по прозвищу «Муш». (Дойдёт ли это её наблюдение до Муш, зависело от цензора.) Старшей же сестре Мэри она написала: «Боже мой, ну и работа предстоит этой стране – просто чтобы всё расчистить».
К концу 1944 года британские и американские силы освободили от немецких оккупантов Рим, Париж, Брюссель и Афины, а Красная армия продвигалась на запад через Польшу и Румынию. Несмотря на неожиданно мощное декабрьское контрнаступление боевых соединений вермахта в Бельгии, Франции и Люксембурге, угрожавшее прорывом линии обороны в Арденнском лесу, преимущество союзников на Западном фронте становилось всё более очевидным. На Тихом океане, по оценкам американского генералитета, до окончательной победы оставалось не меньше полутора лет, если не будет в срок завершена работа над созданием некоего секретного оружия, которое в корне всё изменит. Но британский премьер-министр Уинстон Черчилль, президент США Франклин Рузвельт и советский генсек Иосиф Сталин сознавали, что теперь, когда в Европе им удалось добиться решающего перелома, сложные вопросы касательно окончания войны на континенте решить можно лишь при личной встрече.
Подобная встреча созывалась не впервые. В конце ноября 1943 года так называемая «Большая тройка» совещалась в Тегеране по поводу открытия долгожданного второго фронта. Второй фронт открыли через семь месяцев, высадив морской десант в Нормандии. В тот раз, потворствуя Сталину, Рузвельт и Черчилль великодушно согласились на утомительную поездку в Тегеран, расположенный куда ближе к Москве, нежели к Лондону и тем более к Вашингтону. Теперь, по справедливости, Сталину следовало бы нанести ответный визит. Западные лидеры предложили провести конференцию в Средиземноморье, но Сталин заявил, что выезжать за границу ему не позволяет здоровье. Черчилль и особенно Рузвельт нуждались в советском сотрудничестве как гарантии победы на Тихом океане, ещё им нужно было получить от Сталина признание независимости и политического самоопределения только что освобожденных стран, таких как Польша. Кроме того, без Советского Союза они не могли реализовать свои планы по демократическому устройству послевоенного
S. M. Plokhy, Yalta: The Price of Peace (New York: Viking, 2010), 44–45. Советская бюрократия не ставила рабочих и их семьи в известность, куда именно их отправляют. Их просто грузили в железнодорожные составы, бесспорно вселяя страх в сердца многих. Даже официальный правительственный фотограф Борис Косарев лишь на вторые сутки после отправления поезда был уведомлен о том, что они едут в Ялту, и получил разрешение отправить супруге лаконичную телеграмму: «Пробуду в Ялте до февраля», – и всё (из личного письма Марии Косаревой автору, 02.01.20).