Беглец. Александр Косенков
получится, как с Ольгой? Или как с девочкой из Журавлевки? Она собралась в монастырь.
– Таня?
– Таня. Только не говори, что это её путь.
– Не говорю.
– Тебе не кажется, что если ты сам не знаешь, куда идешь, не надо звать за собой других?
– Я никого не зову.
– Ольга не пошла за тобой, и ты её бросил.
– Я не бросал. Просто мы пошли разными путями.
– Она тебя до сих пор любит.
– Я тоже её любил.
– Хочет, чтобы ты вернулся к ней.
– Она ошибается.
– В чем?
– Во многом.
– Хотя бы из чувства благодарности ты мог бы её пожалеть.
– Ей не нужна жалость. У неё свой путь.
– А если твой путь снова приведет к ней?
– Ищущий не должен идти по кругу.
– Что ты ищешь? Что?
В это время за стеной зимовья из глубины тайги донесся протяжный гортанный крик, перешедший в невнятный клекот и тонкое птичье посвистывание.
Андрей вздрогнул и встал.
– Что это? – испуганно спросил проснувшийся Гриша.
– Весть, – сказал Андрей, глядя в отпотевшее от ночного тумана окошко. – Плохая весть. Кажется, вы принесли с собой беду.
– Ничего мы не принесли, – раздраженно сказал я. – Ничего, кроме просьбы женщины, которая тебя любит. Если кто-то считает это плохой вестью, это его личное мнение. Несправедливое, между прочим.
Дверь зимовья распахнулась – на пороге стоял невысокий, совершенно седой алтаец в красной адидасовской куртке и высоких резиновых сапогах. Почему-то я сразу узнал в нем шамана, хотя сейчас он ничем не напоминал человека, плясавшего вокруг костра.
– Нужно ехать, – сказал он Андрею.
– Успею? – спросил Андрей.
– Почему не успеешь? Пойдешь по следу Синего волка. Быстро пойдешь.
– У вас что, бывают синие волки? – спросил не совсем проснувшийся Гриша.
Андрей, не отвечая, быстро собирался. Накинул куртку, натянул сапоги, вскинул на плечо, словно заранее приготовленную, сумку, висевшую на стене. В дверях остановился, посмотрел на меня, хотел что-то сказать.
– Иди, – сказал шаман. – Я сам скажу.
Андрей растворился в темноте.
Шаман сел на топчан рядом с Гришей и низко опустил голову.
– Что случилось? – спросил я после долгой гнетущей паузы.
– Все, что случается, должно случиться или не должно, – не поднимая головы, сказал шаман.
– Извините, не понимаю.
Раздражение от действительного непонимания всего происходящего стремительно нарастало во мне.
– Когда ты странствуешь во тьме, бесполезно нести светильник, чей свет нельзя увидеть. Ибо тогда каждый твой шаг будет промедлением перед неведомым, и любой крошечный камень на Пути заставит тебя споткнуться или отступить.
Старик говорил ровно и неторопливо. Несмотря на почти идеальную литературную правильность его речи и полное отсутствие акцента, мне почему-то показалась в его словах странная гортанная распевность, какая-то чуждая ритмичность, делавшая сказанное похожим на молитву или заклинание.
– Вы ему что-то сообщили,