Персефона. Иннокентий А. Сергеев
бы на миг, то привязанная к нему относительная истина стала бы для нас абсолютной.
– Только для нас?
– Нет, конечно. Остановиться в одиночку невозможно. Чтобы остановить хотя бы муху, нужно остановить Вселенную.
– У меня был один знакомый математик, он говорил, что движение – это покой, и при этом почему-то всегда смеялся.
– А где он теперь, этот математик?
– Погиб. Разбился в горах. Упал в пропасть и разбился.
– Достиг-таки своей точки покоя.
– Ты опять смеёшься. Это ужасно. Ой, у меня колесо спускает.
– Что, сильно? Ну давай остановимся, подкачаем.
Вселенское упокоение. Как переливаются эти краски, и как они разнятся! Какую бы немыслимую палитру ни явила нам королева-жизнь, мы всегда благодарно принимаем её как высшую гармонию. Эти безудержно-живые луга, сладкопахучие, и кузнечики, поющие хвалу солнцу. Великий добрый бог Митра! Принесший жертву, освобождённый от тела, дарящий свободу. Не принимать душой насилие – это одно, бояться его – совсем другое. И какой смысл рассуждать об этом? Ты права, всё гораздо проще и гораздо сложнее, чем кажется. Какое блаженство вот так открывать глаза и видеть перед собой один только свет, и вдыхать ароматы смол и благовоний, когда леса каждым листком своим, каждым цветком, каждым деревом творят величайшее священнодействие, чистейший обряд. Какой влюблённый бог создал эту землю для своей возлюбленной богини? О, если бы люди могли любить хотя бы сотой долей этой великой любви, они бы не делали друг другу так больно, так непереносимо больно…
Лиза развалилась на траве, запрокинув лицо к пылающему колодцу солнца.
…но спешат они забиться поглубже в свои норы и шкуры и молиться своему идолу-страху, и трепетать перед ним, ими же созданным, и каждый ведёт войну, не видя того, как поражает себя своими же стрелами.
– Ну вот, вроде бы нормально. Можно ехать.
– А может, ну его, этот концерт?
– Но тебе же выступать. Это же твой бенефис. Ты знаешь, что это за штука, неустойка?
– Плевать. Могут хоть разок обойтись без меня.
– На твоей коронации? Ну ладно, отдыхай, а я пока покурю.
– Скажи, почему люди не могут всегда быть так счастливы?
– Счастливы? Учти, это слово священно.
– Ну почему не может быть всегда так хорошо?
– Ты сама решаешь за себя свою жизнь.
– И всё дело в страхе?
– Да.
– Неужели можно бояться радости?
– Можно. Люди не верят, что радость может быть бесконечной, и стараются испортить её, чтобы уменьшить будущее огорчение.
– Они хотели бы вообще не жить.
– Они называют любовь отравой и остерегаются пить её, боясь повредить своему мясному здоровью.
– Скажи, тебе действительно никого не жалко?
– Жалко, жалко, ужасно жалко, да только жалость бывает разной. Как-то раз я шёл по дороге к церкви, погода была морозная, сухая, но снега почти не было. Кажется, был декабрь. А навстречу мне шла старушка, не из тех, что вечно заигрывают с Богом, жалуясь ему на то, в чём сами виноваты, а такая, просветлённая, что ли, старушка. Мы