Вечер у Клэр. Ночные дороги. Гайто Газданов
не сержусь на вас, Клэр, – сказал я.
– Вас это не пугает? – продолжала Клэр.
– Нет, напротив.
Мы шли теперь вместе; я держал Клэр под руку; вокруг был снег, падавший крупными хлопьями.
– Запишите по-французски, – услышал я голос Клэр, и я секунду вспоминал, кто это говорит со мной. – Claire n’était plus vierge[23].
– Хорошо, – сказал я. – Claire n’était plus vierge.
Когда мы дошли до гостиницы Клэр, она проговорила:
– Моего мужа нет в городе. Моя сестра ночует у Юрочки. Мамы и папы тоже нет дома.
– Вы будете спокойно спать, Клэр.
Но Клэр рассмеялась опять:
– Надеюсь, что нет.
Она вдруг подошла ко мне и взяла меня двумя руками за воротник шинели.
– Идемте ко мне, – сказала она резко.
В тумане передо мной, на довольно большом расстоянии, я видел ее неподвижное лицо. Я не двинулся с места. Лицо ее приблизилось и стало гневным.
– Вы сошли с ума или вы больны?
– Нет, нет, – сказал я.
– Что с вами?
– Я не знаю, Клэр.
Она не попрощалась со мной, поднялась по лестнице, и я слышал, как она открыла дверь и постояла минуту на пороге. Я хотел пойти за ней – и не мог. Снег все шел по-прежнему и исчезал на лету, и в снегу клубилось и пропадало все, что я знал и любил до тех пор. И после этого я не спал две ночи. Через некоторое время я опять встретил Клэр на улице и поклонился ей, но она не ответила на поклон.
В течение десяти лет, разделивших две мои встречи с Клэр, нигде и никогда я не мог этого забыть. То я жалел, что не умер, то представлял себя возлюбленным Клэр. Бродягой, ночуя под открытым небом варварских азиатских стран, я все вспоминал ее гневное лицо, и спустя много лет ночью я просыпался от бесконечного сожаления, причину которого не сразу понимал, и только потом догадывался, что этой причиной было воспоминание о Клэр. Я вновь видел ее – сквозь снег, и метель, и безмолвный грохот величайшего потрясения в моей жизни.
Я не помню такого времени, когда, в какой бы я обстановке ни был и среди каких бы людей ни находился, я не был бы уверен, что в дальнейшем я буду жить не здесь и не так. Я всегда был готов к переменам, хотя бы перемен и не предвиделось; и мне заранее становилось немного жаль покидать тот круг товарищей и знакомых, к которому я успевал привыкнуть. Я думал иногда, что это постоянное ожидание не зависело ни от внешних условий, ни от любви к переменам; это было чем-то врожденным и непременным и, пожалуй, таким же существенным, как зрение или слух. Впрочем, неуловимая связь между напряженностью такого ожидания и другими впечатлениями, доходившими до меня извне, все же, конечно, существовала, но была не объяснима никакими рациональными доводами. Помню, незадолго до моего отъезда, который тогда не был еще решен, я, сидя в парке, вдруг услыхал рядом с собой польскую речь; в ней часто повторялись слова «вшистко»[24] и «бардзо»[25]. Я почувствовал холод в спине и ощутил твердую уверенность в том, что теперь я непременно
Клэр не была более девушкой (
Все (
Очень (