Квартира в Париже. Келли Боуэн
я решил его вернуть.
– И явился с цветами.
– Потому что сердце она тоже украла. Хоть мне и не удалось его вернуть, я об этом не жалею. Оно твое навсегда, moja kochana[2].
Софи взглянула на свадебное кольцо на пальце. В косых лучах солнца, начинающего садиться над крышами и шпилями, рубин и крошечные жемчужины переливались яркими искорками.
– Знаешь, Петр Ковальский, ты просто неисправимый романтик.
– Каюсь, – сверкнул он лукавой ухмылкой. – За это ты меня и любишь.
– Я тебя люблю за доброту, храбрость и порядочность. А еще за терпение, нежность и ум.
– А как же красота?
– Ты самый красивый мужчина на свете, – улыбнулась Софи.
– Само собой. Ну давай, продолжай. А еще за что любишь?
– Ты просто напрашиваешься на комплименты.
– Да, а потом твоя очередь. Обещаю, в долгу не останусь.
Софи рассмеялась и добавила уже серьезно:
– Помнишь, как я рассказала, что хочу стать профессором языкознания в Оксфорде, а ты только спросил, почему до сих пор не подала документы? И где мы будем жить. За это и люблю.
– Совершенно естественные вопросы.
Софи потеребила край простыни.
– Большинство мужчин этого бы не поняли.
– Я не большинство, – он поймал ее за руку. – И вообще, с чего вдруг такие мысли?
– Детские комплексы, – пробормотала Софи. – Извини. Неподходящая тема да и романтики никакой в брачную ночь.
Петр уселся на протестующе скрипнувшей кровати и приобнял Софи за талию, притянув к себе.
– Если кому взбредет в голову погасить то пламя, что бушует у тебя в сердце, его даже за человека считать нельзя. Можешь мечтать о чем угодно, я тебя всегда поддержу.
– Сейчас я самая счастливая на свете, – любуясь им, прошептала она.
– Осторожно, – заметил он, и у него в глазах заплясали озорные искорки. – А то еще в безнадежные романтики запишут.
– Между прочим, у нас в семье ни безнадежных, ни еще каких женщин-романтиков отродясь не водилось, – фыркнула она. – Это больше по мужской части.
– Скорей бы с ними познакомиться.
– Успеешь еще.
– А они злиться не будут? За то, что я на их дочери женился, даже не сватаясь?
Софи прикусила губу. Сколько она себя помнила, замужество всегда шло вразрез с ее мечтами и желаниями, противоречило идеям свободы и независимости. Ее неприятие брака только усиливалось всякий раз, когда очередная настырная матрона совала нос в чужие дела со своими нотациями, мол, давно пора бросать эту бесполезную учебу и заняться настоящим делом – подыскать приличную партию и остепениться.
Тысячу раз она клялась родным, что никогда не влюбится. Никогда не выйдет замуж. Потом тысячу раз садилась за письменный стол, чтобы сознаться во лжи. И каждый раз не находила слов. Ничего, завтра она все исправит, вот только доберется до Варшавы.
– Ты их покоришь, – уверила она.
Иначе и быть не может.
– Жаль,
Moja kochana (