Врата Рима. Гибель царей. Конн Иггульден
и проглотить.
Восторженное настроение Марка наставник омрачил уже в первый день, когда взял его за подбородок заскорузлыми пальцами, посмотрел пристально в лицо и изрек:
– Слабодушен, как и мать.
Больше Рений не сказал ничего, но с тех пор в голове у мальчика раскаленным гвоздем засела мысль, что ветеран, которому он так стремился понравиться, возможно, видел его мать в городе. С того самого момента он стал стыдиться желания угодить учителю. Марк знал, что должен преуспеть в учении, но не для того, чтобы заслужить одобрение старого урода.
Причин для ненависти хватало. С первого дня Рений обращался к Гаю по имени, тогда как Марк был для него «мальчишкой» или «сукиным сыном». Гай понимал, что старый солдат делает это умышленно, чтобы, вызвав ненависть, употребить ее в благих целях, подстегнуть рвение. Однако, видя, как Рений оскорбляет и попирает достоинство друга, он и сам невольно злился.
Через поместье пробегала речушка, несшая в море свою холодную воду. С начала занятий прошел месяц, когда Рений перед полуднем отвел их к реке и кивком указал на темный поток.
– Полезайте.
Мальчики обменялись взглядами и пожали плечами.
Тело стало коченеть с первых же мгновений.
– Оставайтесь в воде, пока я не приду, – бросил через плечо Рений и направился к дому, где перекусил, искупался и лег вздремнуть – переждать послеобеденный зной.
Марк переносил холод намного хуже, чем Гай. Прошло часа два, а он уже посинел и дрожал так, что не мог говорить. Потом онемели ноги. Мышцы лица и шеи ныли. Чтобы не думать о холоде, они через силу пытались разговаривать, но тени становились все длиннее, а слова иссякали. Гай чувствовал себя лучше. Руки и ноги давно онемели, но дышалось ему легко, тогда как Марк хватал воздух мелкими глотками.
Становилось все прохладнее. Голова у Марка клонилась то в одну, то в другую сторону, и глаза поочередно погружались в воду. Когда это случалось, он медленно моргал, уже ничего не видя. Время от времени сознание покидало его, но когда в нос попадала вода, он фыркал и поднимал голову. Потом боль усиливалась, и Марк снова нырял. Испытание стало для каждого битвой с собой, а не состязанием друг с другом. Мальчики давно уже не разговаривали. Они знали, что будут стоять здесь, пока Рений не придет и не скажет им выходить.
Вечерело, и они поняли, что выйти сами уже не смогут. Даже если бы Рений явился с поздравлениями прямо сейчас, ему пришлось бы вытаскивать их и при этом – если боги и впрямь видят все – вымокнуть и испачкаться.
Марк то проваливался в забытье, то возвращался, сознавая, что неведомо каким образом уходил туда, где нет холода и тьмы. В какой-то момент он вдруг понял, что может и умереть здесь.
В одно из таких погружений Марк ощутил вдруг тепло и услышал дружелюбное потрескивание костра. Стоящий возле костра старик ногой подтолкнул в огонь тлеющую деревяшку и улыбнулся разлетевшимся искрам. Потом повернулся и увидел мальчика, бледного, дрожащего от холода, растерянного.
– Подойди к костру,