Очень короткие рассказы о главном. Сергей Андреев
не успел ответить, потому что она и сама всё поняла. Начинать заново ту историю не хотелось, а вспоминать, чем она закончилась, – тем более. Кроме этого, я уже выбрал себе судьбу и не считал нужным делать шаг в сторону.
– Я тогда не смогла тебе сказать, а сейчас могу, – сообщила она, глядя куда-то мимо. – Можешь мне не верить, но до тебя у меня никого не было. Я, когда рожу сына, твоим именем назову, честное слово… А за те мои выкрутасы прости, пожалуйста. Да там и не было ничего, придурь сплошная. Жалко, правда?
Я давно уже её простил, потому что в то лето нам обоим было так хорошо, как, наверное, никогда не будет каждому поврозь. До сих пор не понимаю, зачем ей понадобилось потом всё это променять на какие-то рок-компании с пацанами, которые даже нот не знали, а лабали как придётся, зато умели нюхать всякую дрянь и её научили; разменять то светлое, что у нас сложилось, на все эти ночные дискотеки и зависание в клубах по вечерам…
Та жизнь утащила её в сторону, и мы друг друга потеряли. Она от меня ушла, точнее – убежала; всё кончилось как-то глупо и по-пустому. Я только позже сообразил, что, может, она просто не нагулялась тогда, в свои восемнадцать, и по дурости её тянуло на всякие выходки. Но мне и самому-то было немногим больше: всего двадцать – вот и не сумел её удержать.
Ладно – что было, то прошло.
Мы распрощались: я нырнул обратно в метро, она помчалась дальше – готовиться к свадебным делам. Я даже не взял номер её телефона – ни к чему.
Моя жена попала в тяжёлую аварию и теперь, после комы, лежала в хирургическом отделении. Я наведывался к ней каждый день, вот и сейчас летел туда же.
Нужно было подбодрить её и заставить поверить, что она опять встанет на ноги. Врачи высказывались на эту тему осторожно и неоднозначно, но я-то знал наверняка. А если так, она должна была подняться.
Без вариантов!
Умножение на нуль
Он глядел, как сгущался майский сумрак, а за окном проступали звёзды. Пахло весной, и казалось, что-то вот-вот должно было измениться к лучшему.
– По-моему, ты насосался через меру, – сказала она, отодвигаясь на край дивана.
– Нет, всё-таки послушай, – с тупым упрямством пьяного заявил он. – Живём как свиньи, верно? А Володькины песни из дерьмового быта создают ну хотьчто-то, понимаешь ли, высокое. И я его за это люблю. А тебя я не люблю, потому что ты из высокого умеешь сделать дерьмо. Поэтому тебе Володька и не нравится. Он никому не нравится, кто живёт своими крысиными интересами.
– Ты просто на неё чокнулся.
– Это ты его ни хрена не понимаешь!
– Послушай, – сказала она. – Ты всегда был таким интеллигентным мальчиком, вёл себя как паинька и не перебивал старших. То, что твои стихи не публикуют, вовсе не значит, что перед нами непризнанный гений. Может, ты просто бездарность, я не знаю, потому что в стихах не разбираюсь! Но пьяный ты ещё ни разу сюда не заявлялся и так пакостно себя не вёл.
– Потому что ты поливаешь Володьку помоями, а он действительно гений!
– Он просто фигляр, если хочешь знать. Тянется якобы к высокому, а в жизни