100 грамм предательства. Мария Слуницкая
внутреннем дворике, где по всему периметру приютились хозяйственные постройки.
– И что дальше? – Фолк озирается по сторонам. – Стоит нам войти в одну из дверей, нас сразу же сцапают.
– Сюда… – зову, подходя к уходящей до самой крыши пожарной лестнице, прикреплённой к стене Храма. – Высоты боишься?
Фолк хмыкает.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь?
– Думаю, да! – я уже карабкаюсь по лестнице. – Не отставайте!
В этот раз мне почти не страшно. Потому что однажды, много лет назад, я уже это проделывала. Долезаю до верха за считанные секунды: всё-таки, когда под пальцами ступеньки, а не балки – всё намного проще.
Стоит оказаться на крыше, как взгляд упирается в чашу. С этой стороны она вся в пятнах, разводах и ржавчине. У нас всегда так – если фасад не выходит на главную улицу – можно не ремонтировать. Дороги тоже по тому же принципу делают. В нашей Яме – ухаб на ухабе, но дорога к Арке – ровный и гладкий асфальт.
– Куда теперь? – Фолк уже здесь.
– Куда, куда? В чашу…
– Ладно, давай подсажу.
Он присаживается на корточки и, крепко схватив меня за щиколотки, поднимает вверх.
– Эй…
– Не ерепенься. Времени нет…
Времени у нас и правда в обрез, так что хватаюсь за край чаши и с помощью Фолка подтягиваюсь вверх.
Внутри она и вовсе вся ржавая и покрыта трещинами – ещё бы, ведь сюда точно никто не заглядывает. Порой я думаю, что наше общество как эта чаша – снаружи всё пристойно и помпезно, а внутри – гниль, только она скрыта за лозунгами, красивыми речами и великими законами.
Перекидываю ноги и съезжаю по шершавому металлу вниз. В центре скопилась многолетняя грязь. И её всё сваливают в уголок, чтоб никто не видел.
– Ну и ну… – рядом вырастает Тина.
– Боишься запачкаться? – не удерживаюсь я от шпильки.
Тина фыркает и оставляет меня без ответа.
– Помёт мне в рот! Вот это да… – Бубба даже присвистнул. – Как ты додумалась до такого укрытия?
– И правда, как? – Фолк отряхивает штаны, оглядываясь.
– Просто я уже так делала… – сообщаю я, а их лица вытягиваются от удивления. – Давно. Нас тогда повели из Питомника на экскурсию в Храм. Не в этот, там, на Бугре. – я машу рукой туда, где по моим представлениям находится мой Питомник. – Так вот, я поспорила, что влезу в чашу. И влезла.
Как у меня тогда тряслись руки, решаю умолчать, чтобы не портить впечатление о самой истории.
– А на что спорили-то?
– На еду, конечно, на что же ещё?
***
Минуты ползут бесконечно долго, складываются в часы, те – в дни, а последние – в годы. Мы торчим в чаше уже несколько часов, дожидаясь, пока стемнеет. Я никогда не отличалась терпением. Пожалуй, если только в работе протирщика. Каждый экспонат, побывавший у меня в руках, будь то запретная вещь или выставочный экземпляр были тщательно протёрты и выставлены по всем правилам.
Но сидеть здесь просто невыносимо. Если бы ещё моих новых знакомых получилось бы вызвать на