Человек из пропавшей страны. Григорий Шансов
Марата кулаком в лицо. Не сильно, почти незаметно. Затем еще, но сильнее.
– Все, все, хватит, я понял, – лепетал Марат, не обращая внимания на собственное унижение.
– Как ты меня назвал? – Глухарев ткнул кулаком его под дых. У Марата перехватило дыхание, он согнулся пополам, держась за живот. Перед глазами появился кед Глухарева, который шмякнул по лицу.
– Я же попросил прощения, – скорчившись, хрипел Марат. – Я же извинился.
– Как ты меня назвал? – словно не слыша его, продолжал Глухарев. Ему нужно было услышать то самое слово, чтобы ударить со всей силы. Но Марат не говорил его, вот только злость снова закипела в нем.
– Я же извинился! – он резко выпрямился и набросился на Глухарева. Дальше все было как во сне. Пропало осознание. Какие-то образы, обрывки событий. Марат бил со всей силы, со страхом и ненавистью. Бил как попало и куда попало. Как учил отец. Кулаком, локтем, коленом, пяткой, снова кулаком. Сбил с ног, уронил на пыльную дорогу и вертелся вокруг него коршуном. Дыхание обжигало легкие, глаза заливало потом, но он бил, словно боялся, что Глухарев встанет и тогда убьет его. Он чувствовал, как удары поглощает мягкая плоть, как отскакивает голова от колена, как скользят по крови кулаки, и бил, бил, бил…
Вдруг что-то сильное и быстрое свалило его с ног, перевернуло в воздухе и придавило к земле. Как сквозь туман он услышал мужской крик: “Хватит, прекрати, остановись!” Из горла в ответ вырывались хрипы и стоны. Это был физрук. Увидев потасовку, он прибежал с другого конца стадиона и оттащил Марата. Мальчишки, сопровождавшие его, стояли, раскрыв рты. На земле шевелился Глухарев.
– Успокоился, Рэмбо чертов? – физрук крепко держал его.
– Да, все, все я больше не буду, хватит, – хрипел Марат, сплевывая кровь. Глухарев, скорчившись, лежал на земле и тихонько стонал.
В больницу попали оба. По злой иронии в соседние палаты. Глухарев получил разбитое лицо, сотрясение мозга и разрыв селезенки. А у Марата оказался сломан нос, лучевая кость правой руки и разбита бровь. Кажется, он какое-то время дубасил Глухарева уже сломанной рукой. На руку наложили гипс, а нос попытались исправить.
В палату заходили два милиционера, мужчина средних лет и женщина пенсионного возраста, а с ними заплаканная мать. Сухим тоном они спрашивали о случившемся, записывали что-то себе в бумаги, затем спешно собрались и вышли.
Потом приходил отец. Трезвый. Он посмотрел на лежащего сына с тревогой. Опухший нос, синяки, швы на брови, гипс на руке. Затем присел на край кровати, поставил на тумбочку сверток с фруктами и негромко спросил:
– За что дрался?
– Не знаю, – еле различимо произнес Марат и отвел глаза, – за правду, а может и нет.
– За девчонку, наверное? – отец хитро прищурился. Сын вяло улыбнулся и покачал головой.
– Ты здорово уделал его, – в голосе отца звучала гордость. – Он старшеклассник, выше тебя.
– Он курильщик, и бьет слабо, – отмахнулся Марат.
Когда отец ушел,