Люди. Звери. Остановки. Виктор Маен
подругой. Механический вообще во все века и времена был факультетом мальчиковым, но учились здесь и девочки, но мало, на всём потоке всего шесть штук. Я, признаться, очень обрадовался, увидев её в нашей группе, но вида не подал. За месяц мне дважды пришлось пересечь страну туда и обратно, съездить на родину, собрать вещи и вернуться назад. Дома из одноклассников я уже почти никого не застал. Остались только те, кто после школы не собирался нигде больше учиться или поступил куда-нибудь в Краснодаре или других городах края. Общага, в которую нас поселили, видала виды. Как говорится, система коридорная, на тридцать восемь комнат всего одна уборная, вспомнил я творчество Высоцкого. Тем не менее всё необходимое для жизни было: кухня на этаже и душевая в подвале. Уборных, между прочим, имелось две. Самым бесценным преимуществом нашего развесёлого обиталища являлась учебная комната, просторная, с большими светлыми окнами. Несколько чертёжных досок и столов могли вполне удовлетворить потребности страждущих, ибо чертить приходилось много, и это стало понятно с первого семестра. Сейчас я как раз сидел в этой комнате и истязал себя и чертёж, где Маринка и нашла меня, грустного.
– Ты эта, линеечкой-то поосторожней маши, – хохотнула она, – я так-то девушка местами. Нельзя меня по заднице лупить – женихов отобьёшь, мне бабушка говорила.
– Слышь ты, девушка, ты издеваться пришла что ли? Так второй раз я точно не промахнусь, плевать мне на твоих женихов, тоже мне невеста без места. Так моя бабушка говорила, – отбрил её я.
– Вообще-то, ушастик, я пришла посмотреть, не нужна ли тебе помощь, но, если ты ещё чё нибудь вякнешь, желание помогать у меня скорее всего пропадёт. Ещё скажи, что ты не ушастик, – Маринка оттопырила собственные уши и показала язык.
– И потом, у меня к тебе предложение, так что не выпендривайся. Она молча взяла курсовую записку и внимательно стала её изучать. Я опять прильнул к чертежу, краем глаза пытаясь узреть, что же эта чёртова кукла удумала сделать. Через некоторое время она шлёпнула курсовую на стол и произнесла;
– Готова взяться за второй чертёж. Там по расчётам всё понятно, так что завтра с утра я у тебя, ватман твой, естественно, готовальню я свою принесу.
С Маринкой мы подружились сразу, как только стали учиться, и компания подобралась, что надо. Не любить её было невозможно, стройная и звонкая, с вьющимися чёрными волосами эта евреечка просто обезоруживала своим обаянием, никогда не хандрила и вообще была «своим парнем». От других местных её выгодно отличало отсутствие ленинградского снисходительного высокомерия и чванливости по отношению к «понаехавшим», в нашей компании коренной была только она и Катя, её подруга, девочка с жидкими косичками и умными, как у овчарки, глазами. Мама Маринки преподавала в политехе, отец врачевал зубы, так что у единственной дочери жизнь текла легко и беззаботно. Правда, мой вопрос о том, почему она не пошла учиться под мамино крылышко, не удостоился ответа. Маринка