Когда я молоденьким мальчиком был, от службы военной, друзья, не косил… Неформальные рассказы про армию для пацифистов и не служивших. Виктор Савельев
их оборотов. Начинались письма обязательно с таких слов: «Милый мой друг Петя, пишет тебе твой незабвенный товарищ Вася Сюрдуков. Во первы́х строках письма сообщаю, что я жив-здоров, чего и тебе желаю. Во вторых строках шлют тебе привет и поклон все наши племяши и домочадцы, а особливо дед Степан, что живёт за Лысой горой…»
Оказалось, что у Петьки Петухова, несмотря на весьма понурую и ушастую внешность, в его далёком селе была очень бурная и очень обширная жизнь – каждый вечер вместе с его письмами я входил в совершенно удивительные заботы «незабвенных дружков и подружек» из села и как-то начинал забывать о своих. Из его Покровки уже слали горячие приветы «армейскому товарищу Петиному» – то есть мне. Длинными вечерами мы вместе сочиняли очередное послание.
– Ты пиши этой Нюрке так, – горячился я и кусал от волнения ручку: – «Дорогая Нюра, этому рыжему зоотехнику не верь, он тебя бросит, как только к нему приедет краля из города…».
– Обожди, не спеши, – остужал мой пыл и чесал ухо Петька Петухов, становясь рассудительным, как Кутузов на совете в Филях. – Это Нюрке-Мотыге, что с Павлом живёт, можно рубануть – хлоп да в лоб! – а к Нюрке Матвейчиковой нежный подход нужо́н. Чуешь? Мы вот так, пожалуй, с тобой начнём: «Милая и незабываемая наша подруга Нюша Матвейчикова, пишут тебе из армии твой хороший знакомый Петр и его новый армейский друг Витюша. Во первы́х строках письма сообщаем тебе, что здоровье наше в отменное состояние здесь пришло, чего и тебе мы дружно желаем…».
Петька читал свои письма и писал со мной в деревню почти до декабря – до тех пор, пока я, совершенно счастливый, не влетел к нему с конвертом из дома в руке. Сейчас уже многое стёрлось из армейских лет – но этих читок не забыть. Вот нынче много про фронт вспоминают, как под одной шинелью спали и как ели последний сухарь на двоих или из одного котелка, – а Петя просто делился со мной своей перепиской и прежней жизнью, это единственное, что у него тогда было, кроме зубной щетки и пустого вещмешка. И письма эти стоили, пожалуй, последнего сухаря на фронте.
Мне и теперь часто не хватает в жизни нашего тогдашнего армейского братства – когда и радость на всех одна, и напасть, и на любом перекрёстке военного городка можно было остановить любого солдатика: «Слушай, браток, выручи…». И ещё долго «на гражданке» я буду щемяще замирать, завидев в улице шинели, и долго по ночам будет сниться казарма с её суровым братским житьём и моя койка в шестом ряду у второго окна. Где всё это сейчас? Куда делось? Куда разлетелись, как соколы, армейские товарищи мои?
Шальная мысль приходит порой в голову – вот встретить бы сейчас того Петьку и ребят из казармы; ну, а не встретить – так хоть весточку послать!
Я б написал им горячее и длинное письмо, как в те годы, и чтоб непременно в нём были слова:
– Милые вы мои армейские друзья и товарищи мои! Во первы́х строках письма я сообщаю