Гой. Пётр Межурицкий
И, глядишь, пока они там все разворуют, евреи подняли бы целину. И как все было бы не так уж и безнадежно, но тут Гитлер попер.
И Шломо Водовозов занялся актуальной бухгалтерией. Из восьми его детей шестеро были мальчиками. Нужно было быть совсем уж дураком, чтобы не понимать, что это к очень большой, может быть даже до сих пор не виданной войне. И внутренне Шломо был к ней готов. «Итак, – вычислял он, – из шестерых сыновей один работает в таком секретном институте, что тот даже и не в Москве, а где-то совсем уж в глубинах страны. Нет, этот на фронт не попадет. Другой был уже знаменитым чемпином международного уровня игры на скрипке, почти не сходил с парадной, можно сказать, витрины государства, и его, надо понимать, тоже поберегут, хотя Монечка, конечно, будет обязательно проситься на фронт. Ну и хорошо. Его просьбу удовлетворят, и он отправится на союзнические гастроли в Лондон, в конце концов там тоже идет война, и даже можно будет попасть под гитлеровскую бомбежку, так что мальчику стыдно за себя после победы не будет».
С другими четырьмя сыновьями дело обстояло гораздо проще. Исай получит тяжелое ранение, станет инвалидом, но ничего, выучится и заведет семью, хотя и женится на медсестре-славянке. Что тут поделаешь? Внуки – гои, они тоже внуки, потому что не кошерных детей не бывает, а даже если и бывают, то Шломо Евсеич считал себя право имеющим на особое мнение. О трех других своих мальчиках он решил не думать ничего, кроме того хорошего, что каждый из них своего немца, конечно же, убьет. А вот что будет с девочками?
Шломо Евсеич вышел из задумчивости и поймал на себе взгляд жены. Она не решалась его ни о чем спрашивать, но старалась, и не без успеха, все прочитать на лице супруга.
– Надо быть сильными, – сказал Шломо Евсеич даже не на идише, но на иврите. Он вообще словами не разбрасывался, но на иврите как-то особенно. Этот язык не был для него языком сионистской повседневности, которая представлялась ему явлением, хотя и правильным, но слишком уж экзотичным, но оставался Святым и только Святым языком для особо исключительного употребления, ну там, чтобы, например, проклясть или благословить.
Сейчас он благословил.
«Надо быть сильными», – повторил он на иврите и с самым общечеловеческим видом вышел на улицу. Шел он на собрание Хранителей Южно-Пальмирского филиала Тайного еврейского общака. Хранители не были людьми социально заметными. Кандидаты в Хранители отбирались смолоду и одним из условий продвижения вдаль по тайному пути был полный отказ от социальной карьеры. На этот раз у Шломо Евсеича была личная просьба к Совету Хранителей, что, во-первых, хотя и не запрещалось, но рассматривалось как действие из ряда вон выходящее и в любом случае допускалось не более одного раза в жизни. И если жизнь, не дай Бог, складывалась так, что возникала необходимость второй раз обратиться с просьбой личного характера к Совету, то просьба рассматривалась, но сам Хранитель автоматически исключался из Совета, а его прямые наследники в течение пяти поколений не рассматривались