Гой. Пётр Межурицкий
семисвечник и приготовил спички. Клиенты должны были подойти с минуты на минуты, и они действительно нос к носу столкнулись у массивной двери, испепеляя друг друга взглядами. Оба что-то наверняка знали о приговоре космологического суда над ними еще до их рождения, что поразило Венского Сефарда. Он впервые видел таких людей. До встречи с ними он сомневался, что вообще увидит в жизни хотя бы одного такого, а тут сразу двое. Конечно, он наводил справки о своих клиентах, но никакие справки такого рода информации не предусматривали. Да и зачем она продавцу, пускай и не вполне тривиального товара. Его интересовал уровень платежеспособности клиентов и более ничего. Ничуть не лишняя мера предосторожности. А тут без всяких справок Венский Сефард узнал о нынешних своих покупателях нечто такое, раскрытие чего пока не входило в их планы. И не то, чтобы он испугался. Он ужаснулся. Но страха не было, хотя участь его уже была решена. Он даже был рад, что несущая смерть рука одного из них дотянется до него еще до того, как нечто похуже всякой чумы в скором времени воцарится на пространствах от Атлантики до Тихого океана.
«Впрочем, – внутренне усмехнувшись, подумал Венский Сефард, – вот будет юмор, если эти метафорические, но физически смертоносные руки, столкнутся в одном месте точно так же, как эти двое нос к носу пред входом в мою мастерскую».
Этот вариант и впрямь давал некоторый призрачный шанс на спасение.
А двое гостей были потрясены друг другом ничуть не менее, чем Венский Сефард обоими. Джугашвили, как кавказец, не питал расовой ненависти к евреям, но исконный антисемитизм большинства русских не мог не принимать в расчет, будучи политиком уже почти имперского уровня. Все-таки, член ЦК, с одной стороны, нелегальной, а с другой – уже и парламентской партии. И не просто член ЦК, а лицо, приближенное к ее вождю. Именно сейчас в Вене Иосиф Джугашвили писал, как он это ясно осознавал, главный теоретический труд своей жизни. Работа, пока еще условно, называлась «Ветхий Завет и революция, или участие евреев в социалистическом движении на Руси».
Курировал работу над этим сочинением сам Ленин, и ему предварительное название явно не нравилось. Он вообще очень плохо относился к мистическим мотивам как в жизни, так и в теории, возможно, именно потому, что четко осознавал свою неспособность непосредственно руководить потусторонними процессами. В конечной способности человечества овладеть физическими процессами, полностью подчинив себе природу, он не сомневался. Но мысль о том, что физика и химия могут повиноваться еще чему-то, кроме того, что люди называют законами природы, его раздражала. Не для того он собирался взять власть над миром, чтобы что-то управляло им, кроме человеческих воли и разума. Но есть ли это «что-то»? Он знал, что есть, а значит, собирался боролся и с ним, хотя победа над царизмом земным представлялась ему куда более реальной, чем над царизмом небесным. В том, что царизм небесный не вступится за царизм земной, он почему-то не сомневался. Царизм