Дворец утопленницы. Кристин Мэнган
трубку. А когда снова приложила ее к уху, голос сообщил: – Это Гилли.
Она не сразу узнала имя, но тут в памяти всплыла девушка с рынка, неотвязная тревога после встречи с ней, и Фрэнки сама себе удивилась – как могла забыть?
– Я насчет кофе звоню.
– Кофе? – переспросила Фрэнки и в это же мгновение спохватилась: а ведь верно, я обещала, что найду время встретиться. Она мельком задумалась, не получится ли отвертеться, сослаться на дела, о которых вспомнила только сейчас. Но отчего-то решила, что девица непременно ее раскусит, и к тому же любые отговорки лишь отсрочат неизбежное.
– Да, я думала пойти во «Флориан», это на Сан-Марко. Знаете?
Фрэнки не знала, но честно сказать об этом не рискнула, не желая затягивать разговор. Потому, когда Гилли спросила, устроит ли ее «Флориан», кивнула, записала название кафе и как туда добраться – ни единого названия улицы, одни «налево», «направо» и туманные указания вроде «сверните у аптеки, ну этой, которая с большими витринами» – и обещалась быть там назавтра в одиннадцать утра.
– До завтра, – попрощалась Гилли, и раздались короткие гудки.
Только повесив трубку, Фрэнки задумалась, откуда та раздобыла номер телефона, о существовании которого ей самой стало известно лишь через несколько дней после их встречи.
Наутро Фрэнки проснулась поздно и вынуждена была отказаться от ежеутренней ванны, чтобы успеть в кафе вовремя. Удрученная этим обстоятельством и оттого еще менее, чем прежде, настроенная на встречу, она прибыла к «Флориану» в самом скверном расположении духа.
Дорога заняла в два раза больше времени, чем Фрэнки рассчитывала, – следуя указаниям Гилли, она несколько раз вполне буквально упиралась в стену. В конце концов пришлось, мучительно изъясняясь на чудовищном, колченогом итальянском, спросить у прохожего, и лишь после долгих минут судорожной пантомимы ей удалось отыскать нужную улицу. Она несколько смягчилась, когда, толкнув запотевшую стеклянную дверь и протиснувшись сквозь плотную, разогретую толпу, обнаружила, что, по крайней мере, явилась первой, а значит, есть время выбрать столик и пригладить растрепавшиеся волосы. Впрочем, едва обретенное благодушие таяло с каждой минутой. К четверти двенадцатого официант успел подойти к ней три раза и трижды же был отослан прочь, к обоюдному неудовольствию и досаде. Еще через четверть часа она сдалась и сделала заказ – капучино приготовили недостаточно крепким, а принесли чуть теплым. Подождав еще пятнадцать минут, она попросила счет, не желая тратить больше ни минуты своего времени на особу, которая, очевидно, не слыхала о хороших манерах.
Увидев сумму, Фрэнки побледнела. Еще никогда в жизни ей не доводилось платить столь возмутительную цену за самую обыкновенную чашку кофе. Она слышала, что в венецианских ресторанах порой требуют плату за столик, за возможность сидеть в зале и слушать их знаменитую живую музыку, хотя сегодня никаких музыкантов поблизости не наблюдалось. Но сама Фрэнки предпочитала неприметные места, в которых не водилось ни туристов, ни подстерегавших их ловушек, и потому столкнулась