Княжич степных земель. Диана Чайковская
отозвалась болью и вынудила Марену щелкнуть зубами. Она взмолилась всем богам, прося, чтобы пророчество Грицая не сбылось. Пусть чародей вернётся в ночь Самхейна, гневно сверкнет глазами и начнёт раздавать наказания. Пусть будет старый уклад… Иначе Марене не хотелось чувствовать себя брошенной девчонкой. Сколько раз она со снисхождением смотрела на Зулейку – а теперь сама готова сидеть у ворот и ждать.
Она отказывалась верить, что они все – господарь, Лыцко. Зулейка – находились слишком долго и близко. Почти как Юркеш, письма которого она то и дело перечитывала, а после прятала. Марена лелеяла саму мысль о княжиче. И ей льстило, что он находит время на письма для неё, какой–то девки без рода и крови.
– Надо бы колодезной водой ополоснуться, – хмыкнула она.
Хотя во дворе было хмуро. Холодные дорожки из сухих листьев, почти замершие яблони и тёмная зелёная трава. Последней становилось всё меньше. А ещё вот–вот засохнет старая калина. И филин свалится с неё. И правильно, потому что хорошие филины средь бела дня на деревьях не сидят.
– Смерть ушла, – он принялся чистить перья. – Пируйте! Время пировать!
– Глупая птица, – шикнула на него Марена. – Хочешь сказать, господарь сгинул?
Тот не ответил – слетел с ветки и поднялся высоко, растворившись в туманной зелени, которая окружала чародейский дом. А ведь там, за густой чащей, прятались земли Пустоши, а за ними – владения степных кочевников. Какая–то седмица–две пути – и она сможет увидеть Юркеша, а после обязательно вернётся обратно. Может, и господарь прилетит к тому времени.
Марена умыла лицо холодной водой и зашипела на саму себя. Нет, не ступит она за ворота, пока не узнает, почему господарь покинул их!
4.
Зулейке не спалось. Она тряслась, как осенний лист на ветру. Ещё бы – на рассвете они с Лыцком уйдут. Следующей ночью будет Самхейн и господарь может вернуться до того, как они пересекут дикий лес и окажутся среди Пустоши, которая постепенно перерастёт в степь. А там и появятся люди. Люди! Самые простые, привыкшие жать зерно и крепко держать оружие.
Зулейка не умела ни того, ни другого, но верила, что справится. Всяко лучше, чем виться в ненавистном доме, надеясь, что тебя помилуют. Нет, она уже привыкла к мысли, что господарской ласки не получит, да ей и не надо. Лишь бы только боги позволили им уйти, а дальше всё образуется само.
Она завидовала вере Лыцка и пыталась её перенять. Выходило слабо. Парень спал крепким сном, а до этого ходил веселее обычного, напевал песни и смеялся Марене в лицо. Неужто он, думалось Зулейке, не боится оказаться наедине с разъяренным господарем?
Впрочем, была и другая причина тревог. Иные приходили к ней из мира нави. Они с сожалением смотрели на Зулейку и вечно повторяли, что она, как и остальные восемь, находится в огромнейшей опасности. И это ещё сильнее убеждало: бежать из господарского дома – надо. Чтобы вдохнуть чистого воздуха полной грудью и наконец–то начать жить.
Зулейка ещё не знала, будет ли она прятать свои познания