Исповедь = Аһыллыы. Айсен Дойду
трещит голова, горят кисти рук и все лицо… Балда!
– Дай – ка закурить, – прошу у Янки. Жадно затягиваюсь, курю. Чувствую, немного полегчало. – Как это я?..
– А ты, чудак, вчера опять того… Тяпнул где – то сильно, – смеется он. – Еле на диван затащил. Тяжелый ты, черт!
– Где это так?.. – я смутно стал припоминать вчерашний вечер, этот злосчастный визит к старухе.
– Раздетый совсем пришел, хорошо, что руки не отморозил. А щеки – то Дед Мороз сильно поцеловал – красные стали. Хочешь посмотреться?
– Раздетый, говоришь? – удивился я, потирая горящие щеки. Вспомнил, как бежал по улице без пальто.
– Ну, да, – махнул Янка рукой. – Подхожу к твоей конуре, вижу: твоя дверь открыта настежь, а сам лежишь в коридоре на полу… Накачался. Дергаю, бужу тебя, а ты никак… Без задних ног, значит.
– Без задних… А где, догор, ящик? – тут вспомнил я. – Ящик – то где?
Янка удивленно посмотрел на меня:
– Какой ящик?
– Да ведь ящик с собой был железный, черный такой…
– Да не – ет… Лежал ты… В коридоре, на полу – то не было ящика. Осмотрел я тогда, везде пошарил, думал, что ты, может, бутылку с собой притаранил, дернуть немножко хотел… Не было, догор, ничего. Это точно. Все честно проверил, даже за шкаф твой заглядывал.
– Не было? – испугался я. – Шутишь, может? Отдай!
– Ха! Может тебе, Боря, приснилось? – засмеялся он. – Или того… Совсем? – Покрутил пальцем у виска.
– А пошел ты!..
Я с трудом, охая – ахая, поднялся с дивана, постоял, покачиваясь, потом вышел в коридор. Одежды и ящика не было.
Разозлившись, стал искать его везде – и в комнате, и в туалете, и весь коридор перерыл… Нету нигде. Нету – и все! Пропало, выходит, старухино золото. Ядрена – матрена! А может, он… Я молча, с подозрением посмотрел на Янку, думая: врет или не врет? Янка глядел на меня спокойно, даже весьма сочувственно, и я верил ему с детства, ибо он меня еще не обманывал никогда, не подводил, да и ребята все уважали Янку, как честного, надежного во всех отношениях парня. Нет, не мог он стибрить, не мог. Пропало «добро», так пропало! Может, это и к лучшему? Но тут я вдруг вспомнил последние слова старухи: «… худо большое будет тебе… Худо!» Чертова бабушка! И зачем я вчера поперся туда? Дурак!
Мне вдруг снова сделалось тоскливо и плохо, аж сердце сильно забилось в груди. Я свалился на диван, громко застонал, отвернулся к стенке, закрыл глаза. «Что же будет со мной теперь?.. Елкина мать!»
Янка, желая, видимо, облегчить мои страдания, сердобольно спросил:
– Может, Боря, того?.. Опохмелишься? Я быстренько сбегаю… Деньги у тебя найдутся?
– Деньги? – повернулся я, вздохнул. – Да поистратился я, догор, пиджак вот новый купил… – Потом вытащил из кармана штанов мятую «трешку». – На, вот последняя… Только «вермуть» этот не бери, лучше «Анапу».
– Бу сделано, шеф, – шутливо козырнул Янка. – На Петровского сбегаю… Иде наша не пропадала!
Но тут мы слышим, кто – то стучится в дверь. Кто это опять? Соседи